После этой истории личный штат охраны членов политбюро увеличили. Надо отдать должное Брежневу, его поведение не изменилось. Он не стал ни пугливым, ни излишне подозрительным. Этим отличался от Юрия Владимировича Андропова, который, увидев в Будапеште в 1956 году, как вешают сотрудников госбезопасности, испугался на всю жизнь.
Трагедия Пражской весны
Николай Иноземцев превратил Институт мировой экономики и международных отношений в мозговой центр для ЦК КПСС. Вторым таким центром стал Институт США и Канады, его возглавил Георгий Аркадьевич Арбатов, тоже фронтовик, который работал в отделе ЦК у Андропова.
Иноземцев и Арбатов интеллектуально подпитывали политическое руководство страны, заставили серое вещество лучших ученых работать на политбюро. Говорят, что пользы от этого было немного. Судя по всему, лишь одна десятая научного продукта шла в дело, девять десятых пропадали. Цековские клерки брезгливо отправляли аналитические записки прямиком в корзину. Но ведь можно посмотреть иначе: сколько еще глупостей могли сотворить наши лидеры, если бы не советы, прогнозы и информация академиков-международников?…
В институтских трудах и в то время содержался достаточно точный и объективный анализ. Но везде цитаты из Ленина, ссылки на генерального секретаря, ритуальные партийные формулы. Либеральные интеллектуалы прекрасно знали, чего хотят, но вынуждены были помалкивать, держать язык за зубами, сдерживать себя и действовать в тех рамках, которые существовали. Иное было невозможно — во всем.
По словам Николая Иноземцева, Брежнев был настроен на серьезную реформаторскую деятельность в партии, но изменился после Пражской весны, испугался.
А раньше разговоры были такие:
— Николай, мы же с тобой фронтовики, неужели нам занимать мужества?
Это когда они вдвоем прогуливались на даче. И говорил, что многое надо менять. Потом как отрезало.
События в Чехословакии сыграли роковую роль.
Анатолий Сергеевич Черняев, который много лет проработал в международном отделе ЦК КПСС, пишет, что в конце 1967 года Брежнев поехал в Прагу и вскоре вернулся. Рассказал своим помощникам:
— Первый секретарь Новотный жалуется на членов президиума, те норовят отозвать меня в сторонку, напрашиваются на разговор чуть не ночью, кроют первого секретаря. Каждый тянет меня в свою сторону, завлекает в союзники. Зачем мне это? Говорю: «Готовьте самолет, завтра улетаем». Не хватало в их внутреннюю склоку лезть. Пусть сами разбираются.
А через девять месяцев Брежнев ввел войска в ЧССР. Что же заставило его так изменить свою позицию?
По мнению Черняева, решающую роль сыграла информация, поступавшая из Праги. Она создавала впечатление, что в Чехословакии зреет предательство социализма…
Утром 20 августа 1968 года советский посол в Соединенных Штатах Анатолий Федорович Добрынин получил указание из Москвы встретиться с американским президентом Линдоном Джонсоном. Встреча должна была состояться в промежутке между шестью и восемью часами вечера по вашингтонскому времени.
Это был выходной день, президент отдыхал. Но посол знал номер личного телефона американского президента. Джонсон взял трубку и любезно пригласил посла заглянуть в Белый дом в восемь вечера.
Анатолий Добрынин был уполномочен сообщить президенту Джонсону, что по просьбе правительства Чехословакии советские войска вступили на территорию страны, чтобы оказать ей помощь в борьбе с заговором внутренней и внешней реакции. Москва просила американцев понять, что эта акция не затрагивает интересы Соединенных Штатов и не должна нанести ущерба советско-американским отношениям.
Все это были обтекаемые дипломатические формулы. В реальности речь шла о военной операции в центре Европы, о вторжении полумиллионной армии в суверенную страну.
Линдон Джонсон, судя по всему, в ту минуту просто не понял, что произошло. Он без особого интереса выслушал посла и заговорил о более важном, по его мнению, событии — о своем предстоящем визите в Советский Союз. Он угостил советского дипломата хорошим виски, рассказал несколько смешных случаев из истории родного штата Техас и отпустил посла с богом.
Если президент Джонсон и знал о существовании Чехословакии, судьба этой страны его нисколько не интересовала. Он считал задачей номер один ограничение гонки ядерных вооружений и желал партнерства с Москвой.
Потом, конечно, американские дипломаты спохватились и Запад резко осудил вторжение в Чехословакию. Но американцы не могли понять, почему Советский Союз вообще ввел войска в Чехословакию, которая была ему верным и преданным союзником.
Мифы об империалистическом заговоре против социалистической Чехословакии, о масштабной операции ЦРУ не имели под собой никакого основания.
Вводить или не вводить войска — этот вопрос обсуждался примерно три месяца. В Москве долго колебались. Понимали, какой ущерб стране нанесет военная интервенция, сделали все, чтобы никто заранее ничего не узнал.
Не только американцы, советские политики тоже узнали о вторжении в последний момент. Незадолго до ввода войск в Чехословакию собрался пленум ЦК. Брежнев рассказывал о встрече с чехословацким руководством, однако ни словом не обмолвился о том, что возможен ввод советских войск.
Но почему, собственно, военная операция стала неожиданностью для всего мира? Ведь все народные восстания в социалистическом лагере подавлялись силой.
В июне 1953 года восстали рабочие в Восточной Германии. Демонстрации под лозунгами «Мы хотим свободных выборов» прошли по улицам двухсот городов и поселков. Немцы сжигали красные знамена и портреты Сталина, открывали тюрьмы, освобождая заключенных. 17 июня советские танки выкатились на улицы Берлина и подавили восстание. Погиб двадцать один человек.
В октябре 1956 года восстали венгры. Они требовали демократизации, отмены цензуры и роспуска тайной полиции. Через несколько дней на подавление восстания были брошены советские войска.
Но венгры стали сопротивляться, они стреляли в советских солдат, бросали в танки бутылки с зажигательной смесью.
В уличных боях советская армия потеряла шестьсот сорок солдат и офицеров убитыми. Венгров погибло две с половиной тысячи человек.
В июне того же 1956 года вспыхнули волнения и в Польше. Маршал Конев получил приказ двинуть войска на Варшаву. Но новый польский лидер Владислав Гомулка убедил Хрущева, что сам наведет порядок. Танки вернулись в ангары — к общему удовольствию, потому что некоторые польские генералы намеревались встретить советские войска огнем.
Так почему же лидеры Чехословакии, которые все это знали, думали, что их минует чаша сия?
Они считали, что не делают ничего, что идет во вред советским интересам. Они всего лишь отменили цензуру, разрешили людям говорить и писать то, что они хотят. Они отказались от всевластия компартии и говорили о возможности многопартийных и свободных выборов.
