На пленуме ЦК, который собрался после арабо-израильской войны в июне 1967 года, Егорычев сказал, что из событий на Ближнем Востоке надо извлечь уроки. Первый секретарь Московского горкома по должности входил в военный совет округа противовоздушной обороны Москвы. И он заговорил о том, что система ПВО столицы устарела.
Выступление Егорычева вовсе не было направлено против Брежнева. Он рассчитывал на поддержку генерального секретаря. Но посмел вторгнуться в военную сферу, которая была монополией Брежнева. Выступление Егорычева секретарь ЦК по военной промышленности Дмитрий Федорович Устинов счел критикой положения дел в оборонном комплексе. А самому Брежневу не понравилось выдвинутое Егорычевым другое предложение:
– Может быть, настало время, продолжая линию октябрьского, шестьдесят четвертого года, пленума ЦК, на одном из предстоящих пленумов в закрытом порядке выслушать доклад о состоянии обороны страны и о задачах партийных организаций, гражданских и военных.
Это было истолковано как недоверие Брежневу, как стремление потребовать от него отчета. Внешняя политика – прерогатива генерального секретаря. Доверенные секретари из «группы быстрого реагирования» получили указание дать отпор Егорычеву. На следующее утро слово взял первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов. Он с укором сказал московскому секретарю:
– Николай Григорьевич, противовоздушная оборона столицы начинается не в Москве, она начинается в Ташкенте.
Егорычева раскритиковали и остальные выступавшие. Брежнев в заключительном слове говорил, как много ЦК занимается военными делами и противовоздушной обороной в том числе. Председательствовал на этом заседании пленума ЦК Александр Шелепин. Едва ли он в тот момент предчувствовал, что судьба Егорычева окажется связанной с его собственной.
После пленума Брежнев обзвонил членов политбюро:
– Московская городская партийная организация нуждается в укреплении, и Егорычева стоило бы заменить. Я предложил Гришина. Все согласились…
Заместитель председателя КГБ Георгий Карпович Цинев после снятия Егорычева разогнал руководство московского управления госбезопасности. Цинев кричал на заместителя начальника управления полковника Георгия Леонидовича Котова, который прежде был помощником Егорычева:
– Ваш Егорычев что, не понимал, что делает?! Его выступление – это же был пробный шар. Это был выпад против Леонида Ильича! Что вы там задумали?! Заговор против Леонида Ильича затеяли?!
Первым секретарем Московского горкома сделали Виктора Васильевича Гришина, который был председателем ВЦСПС. Опытный и осторожный чиновник, он никогда не шел против воли генерального секретаря.
«Он не сидел, – описывал Гришина один известный литературовед, – а торжественно и величественно восседал, как некий парт-Саваоф, божество, не знаю даже, с кем его сравнить. Это была истина в последней инстанции, та, которая обжалованию не подлежит. К нему бесшумно подходили какие-то люди с какими-то бумагами. Он говорил, кивал, подписывал, и каждое движение, жест, подпись означали бесповоротное решение чьих-то судеб…
Гришин говорил очень тихо – знал, что его услышат, внимание гарантировано, никто не перебьет, не возразит».
Когда Виктора Гришина перевели в горком, у Брежнева появилась возможность решить судьбу Шелепина, оставшегося без поддержки.
Александр Николаевич совершил тактическую ошибку, настроив против себя других членов политбюро ЦК.
– Шелепин не брал себе охраны, – рассказывал Владимир Семичастный. – Брежнев меня спросил: почему Шелепин без охраны ездит? Я говорю: он же отказывается от охраны. Пусть скажет, я ему завтра хоть взвод поставлю. Тут Шелепин встает и говорит: «Леонид Ильич, а зачем нас охранять? Я считаю, что нужно охранять три первых лица – первого секретаря, председателя президиума Верховного Совета и главу правительства. А нас-то чего охранять? От кого?»
Шелепин, даже когда был председателем КГБ, ходил без охраны. Его товарищи стыдили:
– У тебя же полный портфель государственных секретов.
Заодно Шелепин выступил против «иконостасов». Он сказал, что ему стыдно, когда во время демонстрации он стоит на мавзолее, а рабочие несут его портрет. Зачем повсюду выставлять портреты вождей?
Члены политбюро замолкли. Но тут вмешался многоопытный секретарь ЦК Суслов, ведавший идеологией:
– Это традиция такая. В этом проявляется авторитет партии. Нас не поймут, если отменим.
На этом обсуждение вопроса закончилось.
Председатель КГБ Семичастный встал:
– Ну так как, ставить Шелепину охрану?
Шелепин махнул рукой:
– Ставь…
Шелепин раздражал товарищей по партийному руководству разговорами о том, что члены политбюро оторвались от масс. Кому такое понравится? Крайне щепетильный, он не делал себе никаких поблажек. За все платил.
Он подготовил большую записку о том, что высшим руководителям необходимо вести себя скромно. Товарищи по партийному аппарату стали относиться к нему с опаской, а потом с ненавистью.
Александр Николаевич высказался также против того, чтобы члены политбюро сами себя награждали орденами. Ну, тут уж он и вовсе задел товарищей за живое… Сам он был награжден четырьмя орденами Ленина, орденами Красного Знамени, Красной Звезды и шестью медалями.
Вячеслав Кочемасов рассказывал:
– На политбюро он выступил за пересмотр всей системы привилегий для начальства. Речь шла и о зарплате, и о дачах, и о специальном питании, машинах, охране. Он говорил твердо, убежденно. Он все это высказал. Воцарилось молчание. Никто не берет слова. Наконец Подгорный говорит: «Ну, вот Саша у нас народник, придумал все…» Члены политбюро с облегчением заулыбались и все его предложения благополучно похоронили…
Известный философ Мераб Мамардашвили сформулировал это так:
– Советская власть, которая придерживается всего среднего (это доказал Брежнев), ничего слишком активного или революционного, даже в свою пользу, не терпит. Почему не удалась карьера Шелепина? Потому, что он слишком определенный. Они даже этого не любили.
В первых числах марта 1967 года Шелепин приехал в Калинин, где его выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР. Церемония была ритуальной, как и слова, которые в таких случаях обязательно произносились. Но речь Шелепина была необычной.
– Характеризуя меня как кандидата в депутаты, – говорил Шелепин, выступая в областном драматическом театре, – товарищи главным образом говорили о моих положительных качествах и не упоминали о присущих мне недостатках… Но руководители – это не ангелы и не святые, а люди, как все, и стало быть, как все люди, они имеют недостатки. Есть эти недостатки и у меня.
Таких слов его коллеги по руководству страной никогда себе не позволяли: недостатков у советских вождей быть не могло. Речи членов политбюро внимательно просматривались, и всякое отклонение от канонов замечалось. И не одобрялось.
