Книга Шелепин, страница 67. Автор книги Леонид Млечин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Шелепин»

Cтраница 67

Поляки не понимали, почему их не выпускают, почему не разрешают связаться с родными и получать письма. Большинство хотело воевать с немцами и просило разрешить им уехать в Англию или Францию. Советский Союз как союзника нацистской Германии они не любили и своих чувств не скрывали.

Нарком внутренних дел Берия доложил Сталину:

«Все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю… Они пытаются продолжать контрреволюционную работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы активно включиться в борьбу против советской власти».

Сталин и Берия были единомышленниками – от польских офицеров надо избавиться: враги они и есть враги. Выпускать их нельзя, держать в лагере до бесконечности себе дороже. Тем более что вождь поляков не любил еще с Гражданской войны. Когда наркомом внутренних дел был Николай Иванович Ежов, по всей стране арестовывали поляков.

Хрущев вспоминал, как в разгар борьбы с поляками он приехал в Москву с Украины на заседание политбюро:

«Сталин вошел в зал и сразу же направился к нам. Подошел, ткнул меня пальцем в плечо и спросил:

– Ваша фамилия?

– Товарищ Сталин, я всегда Хрущевым был.

– Нет, вы не Хрущев. – Он всегда так резко говорил. – Вы не Хрущев. – И назвал какую-то польскую фамилию.

– Что вы, товарищ Сталин, мать моя еще жива… Завод стоит, где я провел детство и работал… Моя родина Калиновка в Курской области… Проверить можно, кто я такой…

– Это говорит Ежов, – ответил Сталин.

Ежов стал отрицать. Сталин сейчас же в свидетели позвал Маленкова. Он сослался, что Маленков ему рассказал о подозрениях Ежова, что Хрущев не Хрущев, а поляк. Тот тоже стал отрицать. Вот какой оборот приняло дело, начали повсюду искать поляков. А если поляков не находили, то из русских делали поляков…»

5 марта 1940 года политбюро приняло чудовищное по своей беззаконности решение:

«1. Предложить НКВД СССР:

1) Дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14.700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков,

2) а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11.000 человек членов различных контрреволюционных и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания – расстрела.

2. Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения…»

Выполняли решение политбюро начальники Калининского, Харьковского и Смоленского областных управлений НКВД.

Во внутренней тюрьме областного управления одну из камер обивали кошмой, чтобы не было слышно. Пленных по одному заводили в камеру, надевали наручники и стреляли в затылок. Пользовались закупленными в Германии пистолетами «вальтер» – их доставляли из Москвы чемоданами.

Трупы на грузовиках вывозили за город и закапывали в районе дач областного НКВД: сюда чужие люди не зайдут. Трупы укладывали, как сардины в банке, голова к ногам, ноги к голове. Когда операция закончилась, могилу засыпали землей и засадили елями. Но часть пленных из Козельского лагеря расстреляли прямо в Катынском лесу. Эти могилы и обнаружили потом немцы, заняв Смоленск.

Каждый день в лагеря поступали списки на несколько сотен человек. После каждого расстрела в Москву лично заместителю наркома внутренних дел Всеволоду Меркулову приходила шифротелеграмма такого, примерно, содержания: «Исполнено 292». Это означало, что за ночь расстреляли двести девяносто два человека.

Все документы о расстрелах хранились в КГБ. Это досье было опечатано с пометкой: «Вскрытию не подлежит».

После смерти Сталина и особенно после ХХ съезда, когда было рассказано о его преступлениях, поляки опять напомнили о трагедии Катыни. В Польше происходили перемены, был реабилитирован и восстановлен в партии Владислав Гомулка, которого в сталинские времена обвинили в правонационалистическом уклоне и посадили.

История эта сложная и запутанная.

Еще до войны, в 1938-м, исполком Коминтерна распустил польскую компартию. Во время войны создали Польскую рабочую партию. Генеральным секретарем партии стал Владислав Гомулка. Но Сталин сделал ставку на другого польского политика – Болеслава Берута.

Когда Польшу освободили, Гомулка, правда, получил должности вице-премьера и министра по делам присоединенных западных территорий, но был недоволен. Ему не нравилось, что власть в Польше оказалась в руках тех, кто всю войну провел в Москве. Он говорил о необходимости продвигать местные кадры, жаловался на обилие евреев в польском руководстве, писал об этом Сталину. Но тот не реагировал на открыто антисемитские призывы.

Ссора со ставленниками Москвы плохо закончилась. В сентябре 1948 года Гомулка перестал быть генсеком и членом политбюро. В январе 1949-го его вывели из правительства, потом – из ЦК, исключили из партии и арестовали. После смерти Сталина его выпустили.

А дорога к власти открылась, когда 12 марта 1956 года скончался Болеслав Берут. 15 марта Хрущев приехал в Варшаву на его похороны, пробыл там неделю и даже выступил на VI пленуме ЦК ПОРП. Первым секретарем с благословения Никиты Сергеевича избрали Эдварда Охаба. Но он оказался слабым руководителем.

На первые роли выдвигался восстановленный в партии Владислав Гомулка. В Москве к нему относились настороженно. Хрущев предлагал, чтобы Гомулка сначала приехал в Советский Союз, отдохнул в Крыму, с ним бы поговорили, прощупали его, а потом бы уже решили, можно ли ему доверять. Никита Сергеевич пригласил в Москву весь состав польского политбюро, чтобы вместе решить, кто станет во главе партии.

Поляки ехать не захотели. Такое происходило в первый раз.

Хрущеву сообщили, что на ближайшем пленуме ЦК ПОРП в Варшаве Эдварда Охаба сменит Гомулка. В Москве это было воспринято как открытый мятеж. «Подобное решение, – вспоминал Хрущев, – мы рассматривали как акцию, направленную против нас».

Никита Сергеевич позвонил Охабу и сказал:

– Мы хотели бы приехать в Варшаву и поговорить с вами на месте.

Охаб не дал ответа сразу:

– Нам нужно посоветоваться, дайте нам время.

Потом перезвонил:

– Просим вас не приезжать, пока не закончится заседание Центрального комитета.

А вот этого Никита Сергеевич как раз и не желал допустить – как это поляки сами решат, кто будет ими руководить?

«Мы хотели приехать, чтобы оказать соответствующее давление, – вспоминал Хрущев. – Отказ Охаба еще больше возбудил наши подозрения, что там нарастают антисоветские настроения».

Хрущев потребовал отложить пленум польского ЦК и предупредил Охаба, что на следующий день будет в Варшаве.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация