Деньги вывезли в Париж. Поменять их поручили Литвинову. Обмен должен был произойти 8 января 1908 года сразу в нескольких городах. Сам Максим Максимович отправился в банк вместе со своей помощницей Фанни Ямпольской. Владимир Ильич и Надежда Константиновна с волнением ожидали исхода операции в Женеве.
«Я приехала к ним из России, — вспоминала Злата Лилина. — На вокзале меня встретила Надежда Константиновна и повела к себе домой. Меня ввели в маленькую швейцарскую квартирку из двух комнаток и кухни. Одну комнату, побольше, занимали Владимир Ильич и Надежда Константиновна, во второй комнате жила мать Надежды Константиновны. Надежда Константиновна и мать ее хозяйничали, сами стряпали. Обедали все вместе в кухне. Владимир Ильич проводил большую часть дня в библиотеке и в редакции большевистской газеты “Пролетарий”. Впоследствии, когда мы — Зиновьев и я — обзавелись квартиркой, тов. Ленин проводил время у нас за чтением газет».
Большевики недооценили царскую полицию, которая обратилась за помощью к европейским коллегам. Литвинова арестовали. Деньги, которые у него были с собой, конфисковали, но в причастности к ограблению его обвинить не могли. К тому же за российского единомышленника вступились весьма влиятельные французские социалисты. Его освободили и даже дали возможность немного поработать в Париже, чтобы он накопил денег на билет до Лондона. Литвинов перебрался в Англию, где прожил десять лет и женился.
Считается, что Максим Литвинов не стал жертвой массовых репрессий и умер в своей постели, потому что Сталин до конца жизни сохранял благожелательное отношение к боевому соратнику: экспроприациями на Кавказе руководил он сам.
Поскольку украденные в Тифлисе деньги обменять не удалось, Ленин распорядился остаток суммы просто сжечь, чтобы уничтожить следы. Так что кровавые труды Камо пропали даром. А его самого арестовали в Германии по доносу провокатора — одного из многих агентов охранного отделения полиции среди большевиков. Причем у Камо при обыске нашли чемодан с взрывчаткой и оружием.
Немецкие социал-демократы бросились на его защиту, подобрали ему умелого адвоката. Один из видных большевиков, Леонид Борисович Красин, который учил Камо обращаться со взрывчаткой, через адвоката посоветовал ему сыграть душевнобольного. Дабы избежать выдачи в Россию, где его ждала смертная казнь, Камо симулировал буйное умопомешательство. Однажды даже пытался повеситься в тюремной камере, но надзиратели вовремя вытащили его из петли. В другой раз вскрыл себе вены. И опять же надзиратели успели вызвать врача.
Немецкие врачи сочли, что он болен. Но его всё равно передали российским властям. Военный суд в Тифлисе отправил Камо на новую экспертизу. По настоянию врачей его перевели в психиатрическую больницу, откуда он бежал.
Камо переправили за границу, чтобы сбить полицию со следа. Но он стремился назад. Его душа жаждала бури. Он перебрался в Болгарию, потом в Константинополь, где хотел сесть на пароход, идущий в Батум. Его задержали турецкие власти, но отпустили. Он уехал в Афины и оттуда все-таки добрался до Кавказа.
В сентябре 1912 года Камо и его люди попытались ограбить почту на Коджарском шоссе. Это был настоящий бой. Погибли семь казаков и почти все его люди. Его самого арестовали, судили и приговорили к смертной казни. Но Камо повезло: он попал под амнистию, объявленную по случаю трехсотлетия дома Романовых. Смертную казнь заменили двадцатилетней каторгой.
В предреволюционные годы большевики добывали деньги, не стесняясь в средствах.
Важнейшую роль в финансировании партии сыграл Леонид Красин, остроумный и разносторонне одаренный человек. Он занимался не только нелегальной покупкой оружия и изготовлением взрывчатки. Он же, в частности, убедил миллионера и мецената Савву Тимофеевича Морозова и владельца мебельной фабрики на Пресне Николая Павловича Шмита пожертвовать большевикам огромные по тем временам деньги.
Николай Шмит в ночь на 13 февраля 1907 года скончался в Бутырской тюрьме, куда угодил за поддержку революционеров. Младший брат покойного Алексей Павлович отказался от своей доли наследства. Всеми деньгами распоряжались сестры Шмита Екатерина и Елизавета. Большевики вступили в борьбу за наследство. Она была долгой и аморальной, с использованием фиктивных браков.
Владимира Ильича и Надежду Константиновну эти методы нисколько не смущали. Ленин позаботился о том, чтобы двое надежных большевиков посватались к сестрам Шмит. Один из них, Виктор Константинович Таратута, уговорил жену Елизавету сразу же отдать большевикам все свои деньги.
Ленин высоко оценил его поступок:
— Виктор хороший человек, потому что он ни перед чем не остановится. Скажи, ты смог бы бегать за богатой девушкой из буржуазного сословия ради ее денег? Нет? Я бы тоже не стал, не смог бы перебороть себя, а Виктор смог… Вот почему он незаменимый человек.
По предложению Ленина Таратуту избрали кандидатом в члены ЦК. После революции его сделали председателем правления Русского для внешней торговли банка.
Вторая сестра, Екатерина Павловна Шмит, не хотела отдавать большевикам все деньги, потому что у нее были обязательства перед рабочими сгоревшей мебельной фабрики. Но большевики все-таки выбили из нее сначала треть ее доли наследства, а потом и остальное. Деньги чем дальше, тем более становились важным инструментом для партии.
Леонид Красин пытался наладить производство фальшивых банкнот. Даже раздобыл подходящую бумагу, но дальше дело не пошло. Ленин благословил не только Камо, но и других отчаянных парней на создание боевых дружин и «боевые выступления для захвата денежных средств». Ленин и произнес знаменитую фразу «грабь награбленное!» О чем, став главой правительства, сожалел. Не о том, что по его поручению совершались ограбления, а о том, что он высказался так откровенно.
После Октябрьской революции писатель Владимир Галактионович Короленко упрекал большевиков за то, что они подтолкнули народ к «устройству социальной справедливости через индивидуальный грабеж (ваше: грабь награбленное)».
Один из предреволюционных соратников Ленина оставил любопытные записи разговоров с Владимиром Ильичом. Будущий глава советского правительства рассуждал так:
— Партия — не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он мерзавец…
В 1907 году на V съезде партии Ленин подтвердил свою точку зрения — разборчивость не для революционеров:
— Бебель сказал: если нужно для дела, хоть с чертовой бабушкой войдем в сношения. Бебель-то прав, товарищи: если нужно для дела, тогда можно и с чертовой бабушкой.
Август Бебель — один из создателей социал-демократической партии Германии.
Когда при Ленине подымался вопрос о том, что такой-то большевик ведет себя недопустимым образом, он иронически замечал:
— У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится…
Настоящим преступлением Владимир Ильич считал только выступления против советской власти. Снисходителен был Ленин не только к таким «слабостям», как пьянство, разврат, но и к уголовщине. Не только в «идейных» экспроприаторах, но и в обыкновенных уголовных преступниках он видел революционный элемент. Среди ближайших соратников Ленина эта тенденция принимала порой весьма курьезные формы. Так, Александр Алексеевич Богданов — один из образованнейших писателей-большевиков — говорил:
