Через десять с лишним лет Надежда Константиновна попросит сотрудника Наркомата просвещения Петра Васильевича Руднева помочь ей привести в порядок ее рукописи и материалы. «Меня потряс, — рассказывал Руднев, — дневник ее занятий с Владимиром Ильичом по восстановлению его речи в 1923 году. Я вдоволь наревелся, читая дневник. В этом же свертке был и дидактический материал для занятий, подготовленный из разрезной азбуки».
Утром Надежда Константиновна вывозила мужа на прогулку, потом занималась с ним. В час дня они обедали. Владимир Ильич часок отдыхал, а Надежда Константиновна готовилась к занятиям с мужем. Врачи встревожились: она сама спит очень мало, а ночью сидит и разрезает для мужа азбуку.
Из подмосковного санатория для начальства «Чайка» перевели в Горки медицинскую сестру Таисию Михайловну Белякову. Около пяти часов утра в комнате, где она дежурила, появлялась Надежда Константиновна:
— Пойди, Таиса, отдохни, теперь я побуду с Володей.
Надежда Константиновна отправляла ее спать в свою комнату, повторяя, что у нее значительно теплее, чем в помещении, отведенном медсестрам.
Крупская писала дочери покойной Инессы Арманд: «Живу только тем, что по утрам В. бывает мне рад, берет мою руку, да иногда говорим мы с ним без слов о разных вещах, которым всё равно нет названия».
Она училась его понимать. По отдельным словам, мимике, жестам. Делилась с младшей Арманд: «Милая моя Иночка, не писала тебе целую вечность, хотя каждодневно думала о тебе. Но дело в том, что сейчас я целые дни провожу с В., который быстро поправляется, а по вечерам я впадаю в очумение и неспособна уже на писание писем.
Поправка идет здоровая — спит всё время великолепно, желудок тоже, настроение ровное, ходит теперь (с помощью) много. Руке делают ванны и массаж, и она тоже стала поправляться. С речью тоже прогресс большой — Фёрстер и другие невропатологи говорят, что теперь речь восстановится наверняка, то, что достигнуто за последний месяц, обычно достигается месяцами.
Настроение у него очень хорошее, теперь и он видит уже, что выздоравливает, — я уж в личные секретари к нему прошусь и собираюсь стенографию изучать. Каждый день я читаю ему газетку, каждый день мы подолгу гуляем и занимаемся».
Он сам просматривал газеты и указывал те, которые его заинтересовали. Надежда Константиновна читала их вслух.
Санитар Владимир Рукавишников отметил своеобразное разделение труда. Надежда Константиновна всё время проводила с мужем, читала ему книги и газеты. Мария Ильинична взяла на себя организационные хлопоты. Она имела дело с врачами и всем персоналом. Заботилась о лекарствах, дежурствах. Всё было в ее руках, и все ей беспрекословно подчинялись.
А прислуги набралось порядочно — кухарки, прачки, уборщицы, садовники, технический персонал; один человек, например, показывал в Горках кинофильмы. Ленин, Крупская и Мария Ильинична с удовольствием смотрели кино. Заказывала ленты Мария Ульянова. Она выбирала видовые и дореволюционные комедии, чтобы всех развеселить.
Все отмечали трогательное отношение Владимира Ильича к жене: «Ильич сидит с Надеждой Константиновной. Она читает, он внимательно слушает. Иногда требует перечитать то или другое место. Настроение, кажется, у обоих прекрасное. Но вот она вышла. Ильич уселся, закрыв несколько лицо рукой, облокотившись на стол в задумчивой позе… И вдруг из-под руки катятся слезы… Чу, шорох. Шаги. Кто-то идет. Ильич выпрямился. Смахнул слезы. Как будто ничего не было».
Болезнь Ленина стремительно развивалась. Для Крупской худшее было впереди.
«Раз в припадке отчаяния, что не могу догадаться, что он хочет сказать, я малодушно заплакала, — рассказывала она. — Владимир Ильич посмотрел на меня, вынул из кармана носовой платок и подал мне».
То, что она сделала для мужа в последние годы его жизни, — подвиг. Лишь тот, кто сам прошел через такое, понимает, какая эта мука и страдания — видеть, что болезнь творит с близким и любимым человеком.
«Ему иногда бывало очень-очень плохо, — рассказывал один из чекистов, охранявших Горки. — Иногда он чувствовал себя великолепно, а иногда ночью такие приступы были, что если кто стоял в кустах, на посту, слышно было, как он кричал».
Ленин спросил однажды Глеба Кржижановского:
— Знаете, какой самый большой порок?
Кржижановский не знал.
— Быть старше пятидесяти пяти лет.
Ленин до этого возраста не дожил…
Тринадцатого сентября 1923 года Крупская писала дочери Иннессы Арманд Варваре:
«У нас дела ничего себе, хотя временами кажется, что только обманываешь себя. Во всяком случае, всё движется гораздо медленнее, чем хотелось бы… Ездим за грибами в далекий лес на автомобиле, читаем газетки. Сестер отменили окончательно. Доктора сведены до минимума. Живем ничего себе, по существу, если бы не думать, и то стараюсь этим делом как можно меньше заниматься».
Владимир Ильич начал ходить, произносил некоторые простые слова — «вот», «что», «идите», пытался читать газеты, учился писать левой рукой. Но влиять на политическую жизнь страны больше не мог.
Ленинское «Письмо к съезду», как его ни толкуй, содержит только одно прямое указание: снять Сталина с должности генсека. Остальных менять не надо. Хотя Ленин и отметил — довольно болезненным образом — недостатки каждого из самых заметных большевиков. Но получилось совсем не так, как завещал Владимир Ильич. Сталин — единственный, кто остался на своем месте. Всех остальных он со временем уничтожил. Более того, само письмо Ленина стали считать «троцкистским документом», чуть ли не фальшивкой. Сталин предпочитал говорить о так называемом «завещании Ленина».
Очень многим в те времена нравилась диктатура. Пока им казалось, что диктатура служит их интересам.
— Для того чтобы поддержать пролетарскую диктатуру, — доказывал на пленуме ЦК мягкий по характеру Николай Бухарин, — необходимо поддержать диктатуру партии, которая немыслима без диктатуры старой гвардии, которая, в свою очередь, немыслима без руководящей роли ЦК как властного учреждения…
Троцкий противопоставил себя очень влиятельной секретарской когорте. Они с Лениным и оглянуться не успели, как созданный ими же аппарат повернулся против своих создателей. Председатель Реввоенсовета хотел всего лишь укротить аппарат, но тот тявкал и огрызался. Чем дальше, тем агрессивнее. В конце октября 1923 года одному из вождей Октябрьской революции устроили проработку на объединенном пленуме ЦК и ЦКК.
Переживая увиденное, 31 октября Крупская написала Зиновьеву: «Совершенно недопустимо то злоупотребление именем Ильича, которое имело место на пленуме. Воображаю, как он был бы возмущен, если бы знал, как злоупотребляют его именем. Хорошо, что меня не было, когда Петровский сказал, что Троцкий виноват в болезни Ильича, я бы крикнула: это ложь, больше всего Владимира Ильича заботил не Троцкий, а национальный вопрос и нравы, водворившиеся в наших верхах.
Вы знаете, что Владимир Ильич видел опасность раскола не только в личных свойствах Троцкого, но и в личных свойствах Сталина и других. И потому, что Вы это знаете, ссылки на Ильича были недопустимы, неискренни. Их нельзя было допускать. Они были лицемерны. Лично мне эти ссылки приносили невыносимую муку. Я думала: да стоит ли ему выздоравливать, когда самые близкие товарищи по работе так относятся к нему, так мало считаются с его мнением, так искажают его?
