А теперь главное. Момент слишком серьезен, чтобы устраивать раскол и делать для Троцкого психологически невозможной работу. Надо пробовать с ним по-товарищески столковаться. Формально вся ненависть за раскол свалена на Троцкого, но именно свалена, а по существу дела — разве Троцкого не довели до этого? Надо учитывать Троцкого как партийную силу и суметь создать такую ситуацию, где бы эта сила была для партии максимально использована».
Истинное состояние Ленина тщательно скрывали. В октябре 1923 года нарком здравоохранения Николай Александрович Семашко выступал в Одессе, рассказывал партийному активу о вожде:
— Речь его настолько улучшилась, что он почти совершенно свободно говорит. Ильич шутит, интересуется общественными делами, чувствуя, что скоро будет принимать в них непосредственное участие. Ильич рвется к работе…
Крупская в письме дочери Арманд возмущалась: «Ужасно безответственно сообщения печатаются в газетах и делаются товарищами о здоровье В. И. Мы просили ЦК постановить, чтобы так не было, так что теперь будут печататься только бюллетени».
Восемнадцатого декабря 1923 года Ленина в последний раз привезли в Кремль. На въезде все предъявили пропуск, а у Ленина пропуска не было. Часовой наклонился, чтобы рассмотреть пассажира, узнал, вытянулся в струнку и взял под козырек. Владимир Ильич осмотрел свой кабинет, заглянул в зал заседаний Совнаркома, но там оказалось пусто. Прогулялся по Кремлю, где взвод красноармейцев отдал ему честь. Переночевал в своей квартире и утром вернулся в Горки.
Зимой Ленина возили на охоту. Сам он стрелять уже не мог. Наблюдал за другими охотниками и дышал свежим воздухом.
«Он интересовался тем, что писали о нем, читал приветствия, пожелания о выздоровлении, — рассказывала Крупская. — Ему, видимо, доставляло большое удовольствие сознавать связь-любовь между собой и массами».
Всё, что он мог сделать, это левой рукой приподнять кепку.
«Раз его провезли по дороге, — вспоминала Надежда Константиновна, — он видит, что рабочий красит крышу. Он быстро здоровой рукой снимает фуражку… Когда ездил на прогулку за пределы сада, Владимир Ильич особенно как-то старательно кланялся встречавшимся крестьянам, рабочим, малярам…»
Из-за болезни мужа Крупская редко бывала в наркомате, хотя дела отвлекали ее от мрачных мыслей. Анатолий Васильевич Луначарский написал ей: «Дорогая Надежда Константиновна, я не могу отказать себе в удовольствии сказать Вам, что как Вы раньше были душой Наркомпроса (помните, так называли Вас на 1-м съезде народного образования), так остаетесь ею и до сих пор».
В декабре 1923 года, когда Ленин уже был совсем плох, Крупская отвлеклась от ухода за мужем, чтобы в качестве председателя Главполитпросвета подписать инструкцию по изъятию литературы из библиотек, читален и книжного рынка: «Еще в 1920 году Политико-просветительным отделом Наркомпроса была на места разослана инструкция о пересмотре каталогов и изъятию устаревшей литературы из общественных библиотек.
Однако до сих пор доклады Губполитпросветов и Гублитов за редким исключением совершенно не упоминали о работе по пересмотру и изъятию книг из библиотек. В некоторых губерниях потребовалось вмешательство ГПУ, чтобы работа по изъятию началась. По-видимому, Политпросветы и Гублиты недостаточно уяснили всей необходимости и важности указанной меры. Между тем она имеет большое политическое и культурно-воспитательное значение.
Усиление политико-просветительной работы не может быть выполнено, если не освободить от контрреволюционной и вредной литературы книжный состав библиотек. Конкретно должны быть изъяты:
а) По отделу психологии, философии и этике — книги в духе, враждебном социализму и диалектическому материализму.
б) Отдел религии должен содержать только антирелигиозную и противоцерковную литературу.
в) По отделу естествознания — книги, смешивающие науку с религиозными вымыслами, с рассуждениями о безнравственности дарвинизма и материализма.
Для очистки библиотек создать комиссии из представителей Отдела народного образования, местных органов Главлита, а где таковых нет, представителей ГПУ».
Подписанная Крупской инструкция была опубликована в журнале «Красный библиотекарь» (1923. № 12). Началась массовая чистка библиотек совместными усилиями главполитпросветовцев и чекистов.
Через несколько лет в Москву приехала профессор Калифорнийского университета Гарриет Эдди. Она попросила о встрече с заместителем наркома просвещения. Надежда Константиновна ее приняла. «Во взгляде Крупской, — вспоминала профессор, — я прочла скрытое удивление тем, что американка может быть так заинтересована в развитии советского народного образования».
Профессор Гарриет Эдди описала Крупской систему окружных бесплатных библиотек в Калифорнии. А та в ответ, по словам американки, «стала рассказывать о библиотечном обслуживании, которым она и Ленин пользовались в Лондоне и в еще большей степени в городах Швейцарии и которое произвело на нее большое впечатление тем, что было бесплатным и охватывало весь город».
Пустившись в приятные воспоминания о том, как им с мужем славно работалось и в Англии, и в Швейцарии, Надежда Константиновна, верно, даже не отдавала себе отчета в том, что ее собственные слова свидетельствовали об успехах системы просвещения и образования при капитализме.
СМЕРТЬ НА РУКАХ У ЖЕНЫ
В последние месяцы уже очень тяжелобольного Владимира Ильича возил в коляске по саду начальник охраны Петр Пакалн. Иногда Ленин насвистывал какую-нибудь мелодию. Но обычно часами сидел, задумавшись, замечали врачи. Даже в присутствии посторонних погружался в свои мысли. Иногда на глаза его навертывались слезы, особенно если он думал, что его никто не видит.
Будучи в Москве, полпред в Германии Николай Николаевич Крестинский приехал в Горки. Хотел увидеть Ленина. Но охрана ему не позволила. Владимира Ильича как раз вывезли в парк. Мария Ильинична сказала чекистам:
— Не понимаете, что Владимира Ильича нельзя видеть?
Николая Крестинского спрятали за ширму. Ленина ввезли в дом на коляске. Он глянул на сестру:
— Что случилось?
Ему ничего не объяснили. Он вылез из коляски и медленно сам поднялся по лестнице в свою комнату на втором этаже.
Из дневника лечащего врача: «Надежда Константиновна снова заявила, что Владимир Ильич, по ее мнению, плохо видит. После завтрака сидел на балконе, выходящем в парк. Надежда Константиновна читала ему газету, которую он слушал с большим интересом».
Самому Владимиру Ильичу прописали очки для чтения, но он их не любил. В октябре 1922 года пришел на заседание Совнаркома в очках, которых стеснялся.
Из дневника лечащего врача: «Бледен ужасно, взгляд затуманен, плохо ориентируется в пространстве. По-видимому, что-то вроде головокружения. Посидел. Нехорошо себя чувствует, откидывается на подушку… Желает идти в уборную. Идет тяжело — ослаб… Стоять почти не в состоянии. Дошел до кровати очень плохо. Сейчас же улегся».
