— В какой из речей? — пренебрежительно отозвался Хонеккер. — Он произносит их так много, что не упомнишь, в какой из них что сказано. — И добавил: — А мне после 1945 года никто о репрессиях не рассказывал.
— Кто жил в то время в Советском Союзе и утверждает, что ничего не знал, тот лжет, — возразил Вольф.
Хонеккер недовольно сказал:
— Когда-то должна прекратиться заваруха, которую они затеяли в Советском Союзе. Горбачев не умеет совладать с теми джиннами, которых сам выпустил из бутылки. Они перевернули все вверх дном, и из хаоса им не выбраться.
Визит Вольфа в ЦК возымел действие. Утром Маркусу Вольфу позвонила секретарь генсека Элли:
— Соединяю тебя с Эрихом.
Хонеккер разрешил показать фильм о Фридрихе Вольфе без купюр.
Но милости генсека распространялись не на всех. В эти решающие для ГДР месяцы атаке аппарата подверглись вполне здравомыслящие люди. В том числе заместитель министра культуры по книгоизданию Клаус Хёпке, искушенный как в литературных делах, так и в противодействии интригам номенклатуры.
«За Хёпке ходила слава смельчака, который единственный в комиссии ЦК СЕПГ по культуре ратовал за открытость и издание спорных произведений, — писал Вольф. — Он подвергался враждебным нападкам аппарата, ему не раз угрожала опасность вылететь из руководящего кресла».
В марте 1989 года Хёпке едва не выгнали с работы. На заседании ПЕН-клуба он протестовал против ареста в Чехословакии драматурга (и будущего президента страны) Вацлава Гавела. Клауса Хёпке быстро отправили в отпуск и хотели уволить. Но за него вступились известные писатели, благодарные заместителю министра за разумную издательскую политику.
«В нынешних условиях, — записал Вольф, — нелегко высказываться без того, чтобы не вступить в конфликт с самим собой или с теми, от кого зависит дальнейшая деятельность в этой стране».
Я хорошо помню Клауса Хёпке, потому что он дружил с моими родителями, бывал у нас дома, неизменно привозил из Берлина книжные новинки. Он произвел на меня впечатление тем, что выучил русский язык, когда ему уже было за сорок. Он часто приезжал в Москву по книгоиздательским делам и, услышав неизвестное ему русское слово, записывал его в маленькую книжечку и потом заучивал наизусть.
Выйдя в отставку, генерал-полковник Маркус Вольф взялся за перо. Отцовские гены дали о себе знать. Он написал несколько книг, и каждая становилась для читателей событием. Прежде всего он написал о брате и его друзьях (и о себе самом) — очень откровенно по тем временам. Она назвал книгу русским словом «Тройка». В нашей стране ее издали под названием «Трое из 30-х». Весной 1989 года «Тройка» вышла и в ГДР, и в ФРГ.
Западногерманские критики отмечали: ГДР потеряла главу шпионского ведомства, зато приобрела замечательного литератора. А вот в самой Восточной Германии книга была сочтена «политической дерзостью».
Маркус Вольф задавался вопросом, который идеологическому начальству казался крамольным: «Что же было упущено или сделано неверно нами, нашим поколением, и поколением наших отцов, несмотря на искреннее желание осуществить добрые и благородные идеалы нашего мировоззрения в тех странах, где многие люди, подобно нам, верили в приход социализма… В прежней системе я занимал высокий пост, мне надо самому спросить свою совесть: какая доля моей вины связана с тем, что я сознательно закрывал глаза на происходящее? Неужели мы прожили жизнь напрасно?»
Автору позвонил секретарь ЦК Эгон Кренц. Поблагодарил за присланную ему книгу. Многозначительно произнес:
— Оставайся таким, каким тебя помнят товарищи.
«Что он имеет в виду? — задумался Вольф. — Рекомендует проявлять сдержанность, дабы не создавать трудностей для партийного руководства?» Вольф понимал, что в глазах начальства и аппарата становится отщепенцем — диссидентом.
«Многие вопросы, — писал он, — в последние годы я воспринимал более обостренно: как жить в атмосфере разлада между личными убеждениями и официальными декларациями? Как совладать с этическим и моральным шоком сталинизма?»
Старые сослуживцы предупредили Вольфа, что по указанию министра в его квартире установлены подслушивающие устройства.
Двадцать шестого апреля его пригласил к себе Мильке. Разговор продолжался полтора часа. Министр просил своего бывшего заместителя не давать интервью и не вступать в конфликт с партийным руководством. Потом Мильке еще раз позвонил Вольфу. В его голосе звучала укоризна: ну зачем тебе встречаться с американским послом?
Двенадцатого мая Маркус Вольф вновь побывал у Эриха Мильке. Пожаловался министру: его приглашали в воинские части, но Главное политическое управление армии наложило запрет:
— Вольфу нечего делать в армии.
У министра национальной обороны ГДР Хайнца Кесслера за плечами было всего восемь классов образования. В июле 1941 года в районе Бобруйска солдат вермахта Кесслер перебежал в расположение Красной армии. В Советском Союзе он учился в антифашистской школе в подмосковном Красногорске, работал на радиостанции «Свободная Германия». В 1945 году Маркус Вольф и Хайнц Кесслер вместе прилетели в Берлин на советском военном самолете. Кесслер сделал карьеру в Центральном совете Союза свободной немецкой молодежи — под руководством Хонеккера.
Генерал Кесслер спросил Хонеккера, можно ли пригласить Вольфа на чтение «Тройки»? Тот не возражал:
— Он написал хорошую книгу.
Генеральный секретарь ЦК даже высказался за ее переиздание, но выяснилось, что его желания недостаточно: нет валюты на покупку бумаги. Вольф написал письмо Хонеккеру, попросил снять запрет на интервью с ним в прессе ГДР и разрешить давать интервью западным журналистам.
Восьмого июля Вольфу позвонил Эрих Мильке. По-дружески поделился секретной информацией: Хонеккер из-за почечной колики вынужден был срочно уехать из Бухареста, где шло заседание Политического консультативного комитета стран Варшавского договора. Сказал, что уходит в отпуск. Посоветовал:
— Поезжай и ты на каникулы и не делай никаких глупостей! Желаю тебе хорошего отдыха. После отпуска поговорим обо всём.
Двенадцатого июля Вольфу позвонили из советского посольства, порадовали. Секретарь ЦК КПСС по международным делам Валентин Михайлович Фалин распорядился принять его в Москве как гостя ЦК и поселить в партийной гостинице «Октябрьская» на улице Димитрова (ныне «Президент-отель»).
Семнадцатого июля Вольф прилетел в Москву. Поговорить с ним пришли его бывшие партнеры из внешней разведки. Они задавали вопросы, которых Вольф не ожидал: они считали, что уже реализуется западногерманская концепция объединения. Фалина интересовало, как в ГДР отнесутся к выводу советских войск. Всё это поразило Вольфа.
Когда он вернулся в Берлин, ему позвонил Эгон Кренц. Тон беседы был самым сердечным:
— Мой дорогой Миша…
В отсутствие Хонеккера Кренц исполнял обязанности генсека. Сказал, что у него много дел, но хотел бы вместе пообедать. 3 августа они беседовали два с половиной часа. Вольф говорил, что следует сделать, чтобы изменить ситуацию в стране. Эгон Кренц внимательно его слушал. Дал понять, что думает так же, но если он с этим выступит, ему конец.
