Под это описание подходила только Габриэле Гаст.
В это время Габриэле находилась в отпуске в Швейцарии. Она ничего не знала о появлении в Пуллахе бывшего капитана госбезопасности Карла Кристофа Рейсснера. Если бы она была на месте, то, может быть, успела бы спастись…
Министра внутренних дел ФРГ его подчиненные из контрразведки старались не ставить в известность о своих оперативных делах, чтобы избавить от необходимости врать бундестагу и прессе. Министру такая игра нравилась. Обычно он говорил начальнику контрразведки:
— Лучше бы вы меня ни во что не посвящали.
Но в данном случае без министра никак нельзя было обойтись. Выслушав начальника контрразведки, министр позвонил канцлеру. Когда Габриэле вернулась из отпуска, за ней установили наблюдение. Контрразведка перехватывала ее почту, прослушивала телефон. В последнюю субботу сентября ей внезапно позвонил домой Карличек. Не называя себя, предложил встретиться. На следующий день Габриэле села в машину и поехала в сторону Австрии. Это ускорило арест.
Контрразведка была обеспокоена: Габриэле нельзя выпустить за границу. Если она окажется в Австрии, ее не удастся даже допросить, потому что Вена не выдает никого, кто обвиняется в политических преступлениях, в том числе и в шпионаже.
Габриэле решили брать на границе. Служащий пограничной полиции, проверявший документы, попросил ее предъявить водительские права и паспорт на машину. Она не глядя протянула ему документы. Он просмотрел их и опять нагнулся к окошку:
— Будьте любезны пройти за мной.
Габриэле вышла из машины. Они ничего не подозревала.
«Вероятно, я превысила скорость на автобане», — подумала она.
В домике пограничной полиции ее ожидали мужчина и женщина.
— Вам предъявляется ордер на арест, фрау Гаст.
Ее арестовали за три дня до воссоединения Германии.
Следствие по делу Габриэле Гаст вело Баварское земельное ведомство уголовной полиции. Психологически самым тяжелым для нее был обыск в ее доме. Больной ребенок с ужасом наблюдал за тем, как полицейские обследовали каждый ящик, каждую книгу, папку и сумку, каждый тюбик зубной пасты и даже баллончик с дезодорантом. Они поминутно спрашивали женщину:
— Где вы храните шифровальные блокноты и фотоаппарат?
Полиция конфисковала ее радиоприемник.
В это же самое время проводился тщательный обыск ее рабочего кабинета в Пуллахе. Габриэле отправили в следственную тюрьму в пригороде Мюнхена. Она сидела в камере № 326 площадью восемь квадратных метров.
Следствие растянулось на целый год. Раз в неделю ее могли навещать мать и брат. Почти каждую неделю приходил пятнадцатилетний сын. Родные, конечно же, не подозревали о двойной жизни Габриэле и были потрясены ее арестом и обвинением в предательстве и шпионаже. Бессонными ночами она думала о своей жизни. Хуже всего было то, что Карличек так и не дал о себе знать после ее ареста. Она чувствовала себя брошенной. Страшные сомнения закрались в ее душу. Неужели Карличек тоже был «красным Казановой», профессиональным соблазнителем, одним из многих вербовщиков из ведомства генерала Маркуса Вольфа?
Это так не вязалось с обликом Карличка, которого она считала простым и честным человеком. Но может ли она сказать, что знала его по-настоящему? Был ли он с ней искренен или же использовал ее по заданию госбезопасности? Во время допроса следователь назвал ей настоящие имя и фамилию Карличка. У него, оказывается, в ГДР была семья.
В прежние времена Габриэле Гаст обменяли бы на какого-нибудь западного шпиона, арестованного в Восточной Европе. Она приехала бы в ГДР в роли героического борца за мир. Даже Гюнтера Гийома, арестованного в 1974 году, через шесть лет обменяли и устроили ему торжественную встречу в Восточном Берлине. Но теперь некому было о ней позаботиться. ГДР больше не существовала, и Маркус Вольф думал о том, как самому избежать суда.
— Что мне грозит? — осведомилась Габриэле у следователя.
— Обычный приговор в таких случаях — от восьми до десяти лет. Но может быть, в вашем случае суд будет снисходителен и даст лет семь.
В камере Габриэле решила, что должна научиться владеть собой до такой степени, чтобы спокойно встретить приговор. Она подсчитала, что, когда выйдет из тюрьмы, ей будет всего пятьдесят пять лет. Она подбадривала себя: «На худой конец я всегда могу управлять хозяйством какого-нибудь горного приюта». Может быть, ей следовало с самого начала избрать более женскую профессию или просто выйти замуж? Ведь когда-то юная Габриэле собиралась стать домохозяйкой.
Ее судила третья палата по уголовным делам земельного суда Баварии. На скамье подсудимых она по-прежнему казалась привлекательной женщиной: сорокавосьмилетняя шатенка с волнистыми волосами, стройная фигура, модные очки. Лицо бледновато — результат того, что она провела год в следственной тюрьме. Во время процесса она внимательно следила за показаниями свидетелей, вела записи и защищалась активно.
Наискосок от нее сидел второй подсудимый — Карличек, пятидесятишестилетний бывший майор МГБ. 20 лет этот приземистый саксонец был ее любовником, почти что мужем. Теперь он едва удостаивал ее взглядом. Во время перерывов демонстративно ее избегал. После крушения ГДР он потерял к ней всякий интерес. Он не любил Габриэле. Он выполнял приказ.
Через адвоката Карличек передал Габриэле, что совместного будущего у них не будет. Это ее сразило. Теперь, когда она так нуждалась в участии, она узнала, что ее бросил единственный близкий ей человек. Ради него она стала шпионкой и разрушила свою жизнь, а он даже не назвал ей своего подлинного имени.
В управлении госбезопасности в Лейпциге Карличку, недалекому и бесперспективному офицеру, все эти 20 лет многие завидовали. Он нашел себе неплохую работу — раз в год в красивом месте и за казенный счет обслуживал в постели западную немку. Остальные 11 месяцев Карличек бил баклуши. Товарищи по партии и МГБ не могли понять, что же она в нем нашла.
В день, когда Габриэле вынесли приговор, западногерманская разведка практически не работала. Все обсуждали ее судьбу. В тюрьме Габриэле узнала, что начальник ее отдела в Федеральной разведывательной службе уволен. Она искренне жалела этого вполне приличного человека, которому невольно сломала жизнь. И она была потрясена, когда узнала, что он еще и взял на воспитание ее ребенка-инвалида.
Брошенная любимым человеком, Габриэле, сидя в тюрьме, думала теперь только о несчастном мальчике, как замерзающий путник холодной зимой вспоминает о своем доме, теплом и уютном, но, увы, недостижимом.
Можно ли было спасти Германскую Демократическую Республику?
Валентин Фалин сказал Маркусу Вольфу:
— Кризис ГДР, закончившийся катастрофой в восемьдесят девятом, начался уже в пятьдесят третьем. Число тех, кто поддерживал режим в ГДР, никогда не было выше тридцати процентов, а как правило, и того ниже.
Руководство ГДР всегда боялось народного восстания. Офицеров Министерства госбезопасности готовили к ведению боевых действий, учили диверсионной работе, умению убивать голыми руками. Но никто из чекистов не посмел выступить в защиту социализма или хотя бы собственного ведомства, когда в 1989 году восстала страна. В Берлине демонстранты ворвались в комплекс зданий Министерства государственной безопасности и с изумлением разглядывали секретные документы.
