Потом Мильке говорил:
— Если бы партия дала приказ, ГДР и сейчас бы существовала.
В своем кругу министр действительно не раз многозначительно обещал:
— Товарищи, если руководство партии даст такое указание, завтра западноберлинцы проснутся с удостоверением личности ГДР. И для этого нам никто не нужен, министерство справится с этим собственными силами.
А получилось наоборот! Восточные немцы проснулись гражданами ФРГ — причем по собственному желанию. Единственное сопротивление, на которое решились сотрудники министерства, — это попытка уничтожения архивов. И она оказалась не слишком удачной.
Третьего декабря 1989 года Эриха Мильке исключили из партии, через полтора месяца прокуратура возбудила против него дело.
«Конечно, были отдельные руководители, которые в последний момент хотели прибегнуть к китайскому варианту (подавление студентов на площади Тяньаньмэнь), — вспоминал Гизи, бывший министр культуры ГДР. — Скажем, члена политбюро Миттага, который был правой рукой Хонеккера, я считав способным на это, но в общем, по моим впечатлениям, никто не был готов на это пойти. Режим пал сам, как подточенный термитами дом. Он стоит перед вами в полном великолепии, но сто́ит к нему прикоснуться, как сыплется штукатурка, всё рушится, и вы, онемев, стоите перед кучей мусора».
После падения ГДР оказалось, что в социалистическом государстве не осталось ни одного настоящего коммуниста. Партийные комитеты внезапно превратились в укрытия для борцов Сопротивления прогнившему режиму. Если верить показаниям Эриха Хонеккера на суде, то можно было подумать, что генеральный секретарь провел свои последние годы в ЦК в непрерывной борьбе с собственными министрами-ретроградами.
Никто не ждал этого! В апреле 1989 года журналисты из «Шпигеля» брали интервью у Андрея Андреевича Громыко, уже вышедшего на пенсию. Спросили: какую позицию займет советское руководство в случае объединения Германии?
— Поезд единого германского государства ушел, — ответил бывшей министр иностранных дел. — Я готов повторить это тысячу раз.
Недавний канцлер ФРГ Гельмут Шмидт еще 22 сентября 1989 года, выступая от имени социал-демократической партии, говорил:
— Беспорядки в Восточной Германии могут поставить под угрозу весь процесс реформ в Восточной Европе. Немецкий вопрос решится только в следующем столетии.
Диктатуры всегда кажутся сильнее, чем они есть на самом деле.
Двадцать шестого января 1990 года, записал в дневнике Анатолий Черняев, в Кремле политбюро обсуждало германскую проблему. Председатель КГБ Крючков доложил:
— СЕПГ уже нет как таковой, все государственные структуры в ГДР развалились, это уже не настоящее государство.
Горбачев не верил мрачным оценкам:
— Будем ориентироваться на Модрова и СЕПГ. Не может быть, чтобы из двух с половиной миллионов членов партии никого не было, чтобы составить реальную силу!
В марте 1990 года прошли выборы в Народную палату ГДР. Они подвели черту под эпохой коммунистического правления. Больше всего мандатов завоевала партия христианских демократов. 12 апреля правительство Ханса Модрова, на которого возлагали столько надежд, ушло в отставку. Думали, его сменит социал-демократ Ибрахим Бёме. Но премьер-министром стал лидер христианских демократов Лотар де Мезьер. Новые депутаты изменили административное деление страны (восстановили пять упраздненных в 1952 году земель: Бранденбург, Мекленбург-Передняя Померания, Саксония, Саксония-Анхальт, Тюрингия), создали федеративную государственную структуру, чтобы можно было объединиться с землями, входящими в состав ФРГ.
В начале мая Маркуса Вольфа пригласил новый министр внутренних дел Петер-Михаэль Дистель. Поначалу министр был к нему очень расположен — назначил советником правительственной комиссии по ликвидации МГБ. Но со всех сторон раздались протесты. В состав комиссии вошли бывшие диссиденты — писатель Стефан Хайм, отбывший срок Вальтер Янка, и они не пожелали сидеть за одним столом с бывшим генерал-полковником госбезопасности. Через день Маркус Вольф сам отказался от предложенной ему должности. Теперь Дистель посоветовал Вольфу договариваться с Бонном. Обреченно заметил:
— Господин Вольф, вы так же хорошо, как и я, знаете, что всем нам предстоит плен. Единственная возможность, которая еще осталась, — чтобы мы участвовали в решении вопросов, как нас разместят и как будут кормить.
В конце мая с букетом цветом и коробкой конфет у ворот дачи Маркуса Вольфа появились гости из США — представитель директора ЦРУ Уильяма Уэбстера и сотрудник берлинской резидентуры. Разговор был долгим. Американцы предложили недавнему руководителю разведки ГДР сотрудничество:
— Калифорния — очень красивое место. Там круглый год стоит чудная погода.
Весомость их предложению придавали слова генерального прокурора ФРГ о том, что он давно подписал ордер на арест Вольфа. Гости и хозяева пили кофе с пирожными. Мило беседовали. Гости обещали избавить Вольфа от всех неприятностей — в обмен на сотрудничество.
Вольф знал, что его бывшему подчиненному — полковнику Юргену Рогалле, начальнику американского отдела, предложили миллион долларов. Но Вольф хотел заранее понять, чего именно от него потребуют. А гости желали знать, что им дадут.
Вольф курил и говорил:
— Сделай я первый шаг, у вас были бы основания спрашивать, что я намерен предложить. Но всё обстоит не так. Вы пришли ко мне. А не я к вам. — Объяснил: — Имена моих агентов — это табу. Если хотите продолжить разговор, то пригласите меня в США. Тогда мы можем углубиться в детали. Прежде чем я приму какое бы то ни было решение, мне надо по меньшей мере познакомиться со страной, где мне по вашему предложению предстоит поселиться.
— Вы здесь не в безопасности, — резонно заметил американец.
— Не забудьте, есть еще и Россия, — ответил Вольф.
Гости обратились к его жене Андреа:
— Не стоит вам ехать в Москву. Жизнь там очень трудна. Подумайте о семье. Поезжайте в страну, где вы сможете наслаждаться жизнью, сможете без помех работать и писать. Такие условия есть только в Америке.
Но Маркус Вольф не хотел быть тайно переброшенным в США. Опасался оказаться в бесправной роли. Он же не какой-нибудь перевербованный агент, а руководитель спецслужбы, пусть даже и в отставке. Выставил условие: пригласите официально от имени какой-нибудь кинокомпании или издательства. Гости объяснили, что не могут. Вольф удивился: «В обратной ситуации нечто подобное не составило бы проблемы для моей службы».
Уточнил:
— Вы, конечно, хотите узнать от меня что-то конкретное, не так ли?
— Нас привело сюда предположение, что вы можете помочь нам в определенном деле. Внутри нашей службы действует «крот», который нанес нам большой ущерб. С восемьдесят пятого года мы потеряли от тридцати до тридцати пяти наших людей.
В этой связи американцев интересовал начальник советской внешней контрразведки генерал Анатолий Тихонович Киреев, вместе с которым Вольф разработал не одну операцию против ЦРУ. Киреев окончил МГИМО, в 1952-м — разведывательную школу № 101, в 1960-е годы служил заместителем резидента в Вашингтоне и Нью-Йорке по линии политической разведки, потом руководил 1-м (американским) отделом в Первом главном управлении КГБ. В ноябре 1979 года стал начальником внешней контрразведки, сменив на этом посту генерала Олега Даниловича Калугина.
