Казалось, дни генерального секретаря сочтены. Руководители партии ожидали, что Москва разрешит его сместить. На заседании политбюро ЦК СЕПГ 9 июня приняли решение о «новом курсе». Но хотели отложить опубликование новой политической линии. Об этом главный редактор центральной партийной газеты «Нойес Дойчланд» Рудольф Херрнштадт сказал Семенову. Тот угрюмо ответил:
— Через две недели у вас, может, уже и государства не будет.
Одиннадцатого июня решение ЦК опубликовали. 14 июня появилась и статья самого Херрнштадта, в которой критиковалось повышение норм выработки. Но было поздно. Забастовали две тысячи рабочих-металлистов в Хеннигсдорфе, на окраине Восточного Берлина. 13 июня забастовку провели рабочие машиностроительного завода «Абус» в Готе.
Руководство ГДР не знало, что делать. Против новой власти восстали рабочие, опора власти! Требования были чисто экономические. Но немедленного ответа восставшие не получили, и лозунги стали приобретать политический характер.
Берлинские рабочие обратились с возмущенным письмом к премьер-министру Отто Гротеволю. В ответ к ним утром 16 июня прислали воспитателей. Это оскорбило рабочих. В Восточном Берлине началось восстание, которое быстро перекинулось и на другие города.
Первыми восстали строители на аллее Сталина, которая должна была стать витриной социалистического Берлина и затмить Курфюрстендамм, главную торговую улицу в западной части города. 80 строителей бросили работу в знак протеста против потогонных методов и сокращения заработной платы. Они направились к зданию правительства. По пути скандировали:
Друзья, в одну шеренгу с нами!
Мы не желаем быть рабами.
К строителям примкнули сотни рабочих и домохозяек. Трамваи останавливались. Водители, кондукторы и пассажиры вливались в ряды демонстрантов. С каждым кварталом колонна увеличивалась. Впереди шагали шестеро великанов — подносчики кирпича в кожаных фартуках. Колонна повернула к ремонтировавшемуся зданию оперного театра. Бросили свою работу еще 500 строителей. Студенты из Университета Гумбольдта покинули аудитории, чтобы тоже принять участие в демонстрации.
Колонна победно миновала здание советского посольства на Унтер-ден-Линден и по Вильгельмштрассе направилась к зданию Совета министров на Ляйпцигерштрассе, где когда-то размещалось здание Имперского министерства авиации. Численность колонны достигла четырех-пяти тысяч. Охранявшие Совет министров часовые отступили во двор и закрыли железные ворота. Толпа кричала:
— Мы хотим видеть Гротеволя! Мы хотим видеть козлиную бородку!
«Козлиной бородкой» называли Вальтера Ульбрихта.
Ни премьер-министр народного правительства Отто Гротеволь, ни генеральный секретарь партии Ульбрихт к рабочим не вышли. Вместо них появился министр сталелитейной промышленности Фриц Зельбман, бывший шахтер. Он залез на стол, вынесенный из здания. Слушать его не стали. Министра стащил со стола подносчик кирпича с голым торсом. Вот он и произнес речь. За ним выступила молодая девушка, потом домашняя хозяйка, жаловавшаяся на высокие цены.
Толпа двинулась дальше. Полиция пыталась остановить ее, но безуспешно. Люди, взявшись за руки, упорно шли вперед. Машина с репродуктором уговаривала их разойтись, поскольку введенные 28 мая увеличенные расценки уже отменены. Рабочие захватили машину и стали скандировать антиправительственные лозунги.
Вечером пошел сильный дождь. Но группы людей стояли на перекрестках или обсуждали происходящее в пивных. Забастовка охватила весь Восточный Берлин. На следующий день превратилась в общенациональное восстание.
Первым о волнениях предупредили первого секретаря Берлинского горкома Ханса Ендрецки. Политбюро непрерывно заседало, но не знало, что предпринять. Начальник восточно-берлинской полиции Вальдемар Шмидт обратился к коменданту советского сектора генерал-майору Петру Акимовичу Диброва́ с просьбой разрешить разогнать манифестацию и арестовать зачинщиков. Комендант, не имея команды из Москвы, ответил, что не желает кровопролития.
С раннего утра жители Восточного Берлина шли к зданию принадлежавшей американцам радиостанции РИАС в Западном Берлине. Множество людей из восточной зоны проникали в это здание и рассказывали то, что им известно. Некоторые даже приносили с собой секретные документы. РИАС сообщала о решениях, принимавшихся в Восточном Берлине, и обо всех случаях сопротивления властям.
Она стала главным источником информации для восточных берлинцев и главным объектом ненависти советских пропагандистов и руководителей ГДР, ведь ее можно было слушать по всей стране. С 16 июня информационные передачи РИАС велись беспрерывно. Все музыкальные и развлекательные программы отменили.
РИАС первой сообщила о демонстрациях в советском секторе. А демонстрации уже шли на улицах двухсот городов и поселков Восточной Германии. Лозунги быстро приобрели политический характер. Люди жгли красные знамена, портреты Сталина и партийные газеты, открывали тюрьмы, освобождая заключенных. Полиция бессильно взирала на колонны демонстрантов, идущих под лозунгами «Мы хотим свободных выборов».
Утром 17 июня забастовщики стали останавливать автомобили, в которых ехали на работу чиновники, вытаскивать их оттуда, срывать с них партийные значки, а машины поджигать. Вальтер Ульбрихт пожаловался советским товарищам, что народная полиция политически неблагонадежна. Берлинцам казалось, что началась настоящая революция. Рабочие толпились возле ворот предприятий, митинговали, потом шли к центру города. Аббревиатура ГДР по-немецки звучит как «ДДР». Восточные немцы, освоившие некоторые русские слова, переводили название своей республики так: «ДДР — это давай, давай, работай!» В те времена советский командированный запросто мог услышать злобное шипение за спиной:
— Русская свинья!
Многие восточные немцы были уверены, что русские всё вывозят из страны, поэтому ГДР так плохо живет.
Бургомистр Западного Берлина Вилли Брандт писал о больших репарациях из восточной зоны: «Создавалось впечатление, будто тамошние жители проиграли войну в большей степени, чем немцы на Западе страны. Федеративной Республике было легче».
В Магдебурге колонна подошла к площади Хассельбахплац в центре города. Восставшие вошли в семиэтажное здание Союза свободной немецкой молодежи, выбросили из окна портреты Сталина, Гротеволя и Ульбрихта. На вокзале сорвали вывеску «Межзональная проверка документов» и заявили, что тем, кто приезжает из западной части Германии, не нужно предъявлять документы, Германия едина. Несколько полицейских пытались вмешаться, но их разоружили, винтовки разбили, а самих полицейских заперли в участке.
Пассажиры, прибывшие из Кёльна, увидев, что происходит, стали раздавать магдебуржцам шоколад, сигареты, печенье и фрукты. А когда подошел местный поезд, демонстранты обошли все вагоны и предложили пассажирам снять значки членов Социалистической единой партии Германии и значки Общества советско-германской дружбы.
Когда прибыл поезд с прицепленным к нему вагоном для заключенных, тюремщиков разоружили. Просмотрев документы арестованных, демонстранты пришли к выводу, что все они политические узники. Их выпустили, вручив каждому его тюремное досье.
