Эрих Мильке любил цветы, особенно пионы, и испытывал страсть к афоризмам. Он их собирал. Он считал, что в афоризмах сосредоточена жизненная мудрость, которой надо руководствоваться.
Любимым праздником атеиста и коммуниста Мильке был сочельник, хотя и в этот день он допоздна засиживался в министерстве. Но это была просто дань партийной традиции: коммунист-руководитель рано с работы не уходит.
— В сочельник в нашей стране ничего не случится, — говорил Мильке сыну. — На этот счет можно быть совершенно спокойным.
Домашние ждали его с нетерпением. Когда Мильке наконец приходил, обязательно заводили рождественскую пластинку «Тихая ночь, святая ночь». Затем специально для него ставили органную музыку Баха и пластинку с записью колокольного звона. Эти записи действовали на министра расслабляюще. На Новый год Мильке слушал после обеда девятую симфонию Бетховена. Он любил мощные голоса, такие как у русского эмигранта Ивана Реброва, и разведчики доставляли ему из ФРГ новые записи этого певца. Мильке предпочитал большие хоры, потому что сам очень хорошо пел.
По приказу Мильке три тысячи гектаров лесных угодий были отгорожены и переданы в ведение Министерства госбезопасности. Поместье Воллец, национализированное еще нацистами, стало местом отдыха высшей номенклатуры. Обустройство поместья обошлось в 20 миллионов марок.
Специально для охоты министр собрал отряд трубачей, чтобы они по старинному обычаю трубили в охотничьи рожки́. Трубачи производили большое впечатление на советских гостей, которых обязательно возили пострелять кабанов. Мильке угощал охотой и наших генералов, и советского посла Петра Абрасимова.
Но вообще-то охотился Мильке вдвоем с сыном Франком. Обычно они уезжали вечером в пятницу. Сначала Франк только наблюдал за отцом, затем сам стал охотником. Мильке подарил ему переделанный для охоты польский карабин и к нему дорогой западногерманский оптический прицел. Прицел преподнесли министру в день рождения сотрудники Главного разведывательного управления.
Из охотничьего домика министра два кабеля — электрический и видео — длиной в три километра вели к лесной поляне. Там установили прожектор и видеокамеру. Из своей спальни престарелый охотник мог увидеть на экране, как олень забрел на его поляну. Если Мильке не ходил на охоту, то в воскресный день усаживался на скамейке под большой липой, выросшей перед охотничьим домиком, больше похожим на помещичью усадьбу.
Мильке ставил рядом с собой транзистор, чтобы не пропустить новости. Читал газеты. Приветливо разговаривал с лесничими, обслугой, жителями деревни. В выходные дни много гулял пешком, облачившись в зеленый охотничий наряд. Если где-нибудь в лесу замечал обрывок бумаги или брошенный пластиковый пакет, немедленно вызывал обслугу и требовал убрать.
Мильке гордился тем, что у него получился настоящий заповедник, где стали селиться коршуны и орлы. Забывая о классовой борьбе, член политбюро ЦК СЕПГ и министр госбезопасности внушал сыну:
— Немецкое дворянство и бюргерство так заботливо ухаживало за лесом, что нам не грех бы перенять некоторые его моральные и культурные ценности.
В обыденной жизни Эрих Мильке был скуп на чувства, и эти манеры усвоили остальные. Целоваться в семье не было принято. С юных лет Мильке считал, что это негигиенично. Вместе с тем министр государственной безопасности был человеком сентиментальным. Вспоминая о годах, проведенных в Москве, мог и слезу пустить. А мог и поговорить с подчиненными так, что какой-нибудь закаленный генерал за сердце хватался.
Ведомством госбезопасности в аппарате ЦК ведал специальный отдел. Это была форма партийного руководства всем, что происходило в стране. Для любого министерства отдел ЦК был высшим начальством. Но не для МГБ при Эрихе Мильке.
«В глазах Мильке, — вспоминал Маркус Вольф, — отдел был совершенно ненужным придатком, которому надлежало иметь дело разве что с парторганизацией министерства и оформлять кадры, входящие в номенклатуру ЦК или Национального совета обороны. К решению оперативных вопросов Министерства госбезопасности этот отдел не имел никакого касательства».
Министр дозволял отделу представлять на утверждение кадры, которые были им уже утверждены: «Мильке был откровенно груб с работниками этого отдела, которые в большинстве своем приходили из его министерства».
Давно ушли те времена, когда министры в ГДР во всём слушались советских коллег. Эрих Мильке прислушивался только к самому председателю КГБ Юрию Андропову, с его подчиненными он не церемонился. Мильке считал себя не просто министром, а видным деятелем международного коммунистического и рабочего движения.
«В начале ноября 1977 года советские чекисты традиционно собрались в особняке представительства КГБ в Берлине отметить 60-летие Октябрьской революции, — рассказывал генерал Борис Васильевич Гераскин, служивший в управлении особых отделов Группы советских войск в Германии. — На вечер, как обычно, прибыл с заместителями, секретарем парткома и руководителями ведущих отделов министр госбезопасности ГДР генерал Эрих Мильке».
Он вручил руководителю представительства букет из шестидесяти красных гвоздик и многозначительно сказал:
— Коллектив министерства подготовил вам ценный праздничный подарок. Я, к сожалению, не мог взять его с собой, так как это большая по объему секретная разведывательная информация. Надеюсь, вы не будете возражать, если мы направим подарок прямо в Москву, в адрес Юрия Владимировича Андропова.
Мильке чувствовал себя очень уверенно и довольно жестко обращался с главой представительства КГБ в ГДР и особенно с его заместителями: ставил перед ними такие вопросы, которые те заведомо не могли решить. Постоянно звонил:
— Ну что, уже доложил в Москву? Какая реакция?
И те вертелись как на сковородке.
Руководитель представительства звонил в Первое главное управление:
— Мильке пристает! В Москве сегодня политбюро было? Что обсуждали?
— Ты же знаешь, нас не информируют, — отвечал руководитель немецкого отдела разведки.
— Да, но Мильке требует.
— Ну что-то расскажи, — советовал московский коллега.
Одному только что прибывшему советскому разведчику министр позвонил поздно вечером домой:
— Ты сколько лет работаешь в органах?
— Почти тридцать, товарищ министр, — ответил тот.
— Еще хочешь поработать?
— Хочу.
— Тогда запиши, что мне нужно, отправь сейчас же телеграмму в Москву и завтра сообщишь мне, что там ваши решили. — И повесил трубку.
Мильке со всеми был на «ты» — такова традиция немецкой компартии.
Возможность поговорить с министром представилась только после Нового года, когда Эрих Мильке изъявил желание попрощаться с начальником разведывательного отдела представительства КГБ СССР, который, отслужив положенные три года, возвращался в Москву. Мильке пригласил советского полковника и главу представительства к себе на девять утра. Они пришли за пять минут до назначенного срока. Министр был занят.
