В конце 1779 года в гареме Потемкина случился скандал. Варвара, теперь уже замужняя дама, стала вести себя все более вызывающе и как-то раз с порицанием отозвалась о личной жизни императрицы. Государыне это не понравилось, Потемкин также пришел в ярость и приказал племяннице уехать в деревню — имение ее мужа Голицына. В этот самый момент «ангел во плоти» Екатерина объявила о своей беременности от дяди. Доктор Роджерсон прописал ей лечение на европейских водах. Светлейший уговорил Варвару поехать вместе с сестрой. Таким образом, Варвара отправилась не в ссылку, а в Европу, а Екатерина поехала не прятать свой живот, а путешествовать вместе с Голицыными. Утверждали, что она уехала на шестом месяце.
Двумя годами раньше, когда Екатерину Энгельгардт только что назначили фрейлиной, на нее сразу обратил внимание сын Екатерины и Григория Орлова Бобринский, что очень позабавило императрицу, которая шутила по этому поводу в письмах к светлейшему. Бобринский влюбился всерьез. Французский поверенный в делах Корберон утверждал даже, что после того, как открылась беременность Екатерины Энгельгардт, императрица обещала устроить их свадьбу. Бобринский был типичным внебрачным сыном «великих родителей» — положение, которое делало его всем и одновременно ничем. Побочные сыновья многих монархов делали блестящие карьеры — высшей вершины достиг, наверное, маршал Людовика XVI Мориц Саксонский, сын польского короля Августа II, но Бобринский славился только шумными историями и долгами. Неизвестно, отказался ли он жениться на девице, которую обрюхатил ее дядя, или браку воспротивился Потемкин, не пожелав отдавать племянницу за дурака и, еще того хуже, сына Орлова.
[357]
Младшая из племянниц, Татьяна, ставшая фрейлиной в 1781 году, в возрасте 12 лет, была «очень умненькой». Когда князь уезжал на юг, она писала ему письма крупным детским почерком. Как и его племянницы, она скучала без него: «Я не знаю, дорогой дядюшка, когда буду иметь счастье увидеть вас. Те, у кого я спрашиваю, отвечают, что ничего не знают и что вы останетесь на всю зиму. Ах, как это долго, если только они говорят правду. Но я не верю этим шутам». Он делал ей дорогие подарки: «Дорогой дядюшка, тысячу, тысячу и миллион раз спасибо за вас щедрый подарок. Я никогда не забуду вашей доброты и прошу вас не оставлять ее. Я буду делать все, что в моих силах, чтобы быть ее достойной». Но любовницей его она не стала.
[358]
Екатерина заботилась не только о племянницах Потемкина, но и об остальных его родственниках: его троюродный брат Павел Сергеевич Потемкин после пугачевского дела стал наместником Кавказа, а брат Павла Михаил — главным инспектором Военной коллегии и членом ближайшего кружка императрицы. Александр Самойлов, сын сестры Потемкина Марии, стал секретарем Государственного совета и генералом — «бравым, но неумелым». Другие племянники, Василий Энгельгардт и Николай Высоцкий, сын его сестры Пелагеи, состояли адъютантами императрицы и также считались почти членами семьи.
Фаворит Александр Ланской был очень ласков с племянницам Потемкина. «Месье Ланской оказывает нам всевозможные знаки внимания», — сообщает в одном из писем к дядюшке Татьяна. В другом письме она рассказывает дяде, как великие князь и княгиня Павел Петрович и Мария Федоровна встретили ее в саду — «они нашли, что я очень выросла, и беседовали со мной с большой добротой».
[359]
Екатерине удалось создать какое-то подобие семьи, в которой племянницы и племянники Потемкина, наряду с ее фаворитами, заменяли ей собственных детей. Она выбрала себе семью, как другие выбирают друзей.
Отношения Потемкина с его племянницами были необычными, но не представляли собой исключения для того времени и совершенно не шокировали Екатерину. Она рассказывает в своих записках, что, когда она была подростком, за ней, до ее отъезда в Россию, ухаживал (мы не знаем, насколько успешно) ее дядя, Георг-Людвиг Голштинский, и даже хотел на ней жениться. Такое поведение — и даже более откровенное — было почти обычным для венценосных фамилий. Многие Габсбурги женились на своих племянницах. В начале века регента Франции Филиппа Орлеанского подозревали в соблазнении собственной дочери, герцогини Беррийской.
Август II, король Польши и лицемерный союзник Петра Великого, установил непобиваемый рекорд — прецедент, до которого Потемкину было далеко. Любитель искусств, вечно нуждающийся в деньгах и скользкий в политике бонвиван, которого Карлейль называл «веселым грешником, здоровым сыном Белиала», породил, согласно легенде, не только наследника и 354 детей от легиона своих наложниц, но и сделал своей любовницей собственную дочь графиню Оршельскую. На этом кровосмешение не остановилось, и графиня влюбилась в своего сводного брата графа Рудорфского. Простым смертным, разумеется, подобное воспрещалось, но что касается высокопоставленных особ — в XVII веке французский кардинал Мазарини сделал своих племянниц богатейшими невестами страны и, ходили слухи, своими любовницами. Героиней последнего романа долгой жизни Вольтера также стала его племянница, алчная и неразборчивая мадам Дени (они держали свои отношения в тайне, которую раскрыла только их переписка). В следующем за Потемкиным поколении Байрон щеголял романом со своей сводной сестрой.
В России союзы между дядюшками и племянницами были не менее распространены. Говорили, что Никита Панин имел связь с княгиней Дашковой — женой своего племянника, — хотя она это отрицала. Кирилл Разумовский жил в Батурине с дочерью своей сестры Анны, графиней С. Апраксиной. Впрочем, об этой истории выдающегося вельможи почти не упоминают, потому что она происходила в деревне, вдали от света. Грех Потемкина заключался в вызывающей открытости, которая шокировала современников так же, как екатерининские фавориты: это были параллельные линии одного и того же установления. Светлейший считал себя почти императором и откровенно наслаждался вседозволенностью.
[360]
Историки заклеймили отношение Потемкина с его племянницами позором, но сами девушки искренне любили его всю жизнь. Далеко не оскорбленные и поруганные сироты, Александра и Варвара стали матерями счастливых семейств, оставаясь в прекрасных отношениях с дядей. Говорили, что Екатерина, в замужестве Скавронская, время от времени снова становившаяся его любовницей, только «терпела» его, но она точно также «терпела» своего мужа, бриллианты и окружавшую ее роскошь. Несомненно, племянницы боготворили своего покровителя и повторяли в каждом письме, что скучают и хотят его видеть. Повторим и мы, что в те времена в этом не было ничего из ряда вон выходящего.
