Екатерина переходила от забот о Потемкине к отчаянию. «Ни я, и никто не знает, где ты». В начале июня она скучает по нему: «...Жалею и часто тужу, что ты там, а не здесь, ибо без тебя я, как без рук». Через месяц начинает сердиться: «Ты можешь себе представить, в каком я должна быть безпокойстве, не имея от тебя ни строки более пяти недель [...] Я ждала занятия Крыма, по крайнем сроке, в половине мая, а теперь и половина июля, а я о том не более знаю, как и Папа Римский».
[465] Потом появляется новый повод для беспокойства: она боится, что Потемкин заразится чумой. А он, вероятно, решил положить к ее ногам сразу и Крым, и Кубань.
И вот наконец мурзы и муллы со всего древнего Крымского ханства собрались, чтобы поклясться на Коране в верности далекой православной императрице. Потемкин лично принимай присягу, сначала у духовенства, потом у прочих. Но самое яркое зрелище разворачивалось на Кубани. В назначенный день в степи под Ейском встали шесть тысяч ногайских шатров. Вокруг лагеря паслись многотысячные стада низкорослых лошадей. Предводителям ногайцев зачитали отречение Шагин-Гирея, они присягнули Суворову и вернулись к своим ордам, повторившим присягу. После этого начался праздник: было зарезано 100 быков и 800 баранов. Ногайцы пили водку, поскольку вино запрещено Кораном, а потом состязались с казаками в скачках. Распрощавшись сб свободой через 600 лет после того, как Чингисхан привел их предков из Монголии, ногайцы снова разбрелись по степи.
10 июля Потемкин прервал свое молчание: «Матушка Государыня. Я чрез три дни поздравлю Вас с КрЫмом. Все знатные уже присягнули, теперь за ними последуют и все». 20 июля Екатерина получила это письмо. Устав от напряженного ожидания, она отвечает сначала холодно, но успокаивается, получив объяснения, и снова радуется его шуткам: «Я очень смёялась тому, что пишешь о слухах размножения заразы теми, у коих сборное место Спа и Париж. C’est un mot delicieux»
.
[466]
Через несколько дней светлейший преподнес своей государыне еще один подарок: под протекторат России встала Грузия.
Кавказ был поделен на множество мелких царств и княжеств, подчиненных трем империям: России, Турции и Персии. На северо-западе только что присоединилась к России Кубань. Дальше в предгорьях русские генералы старались подчинить мусульманских горцев — Чечню и Дагестан. В южной части, которую делили между собой Турция и Персия, оставалось два островка христианства: царства Картли-Кахетинское и Имеретинское.
Вступив в войну с турками в 1768 году, Екатерина помогала Ираклию, царю Картли-Кахетинскому, но после 1774 года оставила его на произвол шаха и султана. Ободренный успехом австрийского союза, Потемкин решил усилить давление на Османов, вступив в переговоры с грузинами. Он хотел присоединить к России оба царства и отправил гонцов к Ираклию, чтобы выяснить, не враждует ли тот с Соломоном, владетелем Имеретинским.
31 декабря 1782 года царь Ираклий вверил «себя, своих детей и свой христианский народ» покровительству России. Светлейший поручил переговоры своему кузену, командующему Кавказским корпусом. 24 июля 1783 года Павел Сергеевич Потемкин подписал от его имени Георгиевский трактат с Ираклием.
Светлейший, все еще стоявший лагерем у Карасубазара, был в восторге:
«Матушка Государыня. Вот, моя кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой Государь составил толь блестящую эпоху, как Вы. Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, на которые Александр и Помпей, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру российскому, а таврический Херсон — источник нашего христианства, а потому и людскости, уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое.
Род татарский — тиран России некогда, а в недавних времянах стократный разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской. Взойди на трофей, не обагренный кровйю, и прикажи историкам заготовить болыце чернил и бумаги».
[467]
Императрица ратифицировала трактат, сохранив за грузинским царем титулование, коронование и чеканку собственной монеты. В сентябре Павел Потемкин проложил дорогу по горной тропе через перевал и проехал в Тифлис в карете, запряженной восьмеркой лошадей. В ноябре в грузинскую столицу вошли два русских батальона. Светлейший начал руководить строительством фортификаций на новой границе России, а двое сыновей Ираклия присоединились к его свите.
Но и это было еще не все. Неудача каспийской экспедиции Войновича не заставила Потемкина отказаться от планов антитурецкого союза с Персией. Безбородко, один из немногих, кто понимал геополитическую стратегию Потемкина, знал, что князь планирует продублировать австрийский альянс на востоке. Потемкин убедил Екатерину разрешить ему продвигаться дальше, чтобы создать в Закавказье два княжества: Армянское и еще одно, на Каспийском побережье (сегодняшний Азербайджан), управлять которым мог бы смещенный с крымского трона Шагин-Гирей.
В начале 1784 года Потемкин вел переговоры с персидским наместником Али Мурат-ханом о переходе Армении под протекторат России. Переговоры с ханами Шуши и Гойи и с карабахскими армянами продолжались несколько месяцев. Потемкин направил в Исфахань посланника, но Али Мурат-хан умер и посланник вернулся ни с чем. Персидско-армянский проект не дал результатов, но и без того завоевания Потемкина были огромны.
Екатерина восхищалась им как императрица, как возлюбленная и как друг: «За все приложенные тобою труды и неограниченные попечения по моим делам не могу тебе довольно изъяснить мое признание. Ты сам знаешь, колико я чувствительна к заслугам, а твои — отличные, так как и моя к тебе дружба и любовь. Дай Бог тебе здоровья и продолжение сил телесных и душевных».
[468]
В конце августа 1783 года князь тяжело заболел. Две недели он лежал при смерти в татарском доме среди зеленых пастбищ Карасубазара и только в середине сентября ему стало лучше. Когда жар отступал, князь выезжал осматривать войска. Когда он наконец перебрался из Крыма в Кременчуг, Екатерина отчитывала его: «Ты не умеешь быть болен и [...] во время выздоровления никак не бережешься [...] зделай милость, вспомни в нынешнем случае, что здоровье твое в себе какую важность заключает: благо Империи и мою славу добрую. Поберегись, ради самого Бога, не пусти мою прозьбу мимо ушей. Важнейшее предприятие в свете без тебя оборотится ни во что».
[469]
