Писать, а тем более чертить, умели только двое или трое поручиков, двое кожевенников из Ньюкасла, юный математик из Страсбурга, датчанин-медеплавильщик и шотландский часовщик. Сэмюэл забрасывал Потемкина требованиями прислать мастеров. Князь отвечал, что работников можно нанимать на любых условиях.
[565]
Если в политическом отношении Англия не интересовала Потемкина, то к самим англичанам он относился с живым вниманием. Впрочем, в ту эпоху англомания правила Европой. В Париже носили «виндзорские воротнички» и английские сюртуки, дамы пили шотландский виски и чай, делали ставки на ипподромах и играли в вист. Потемкин желал видеть у себя только английских специалистов — не только у кричевских ткацких станков, но и в ботанических садах, на молочных фермах, ветряных мельницах и верфях. Объявления, которые Бентамы давали в английские газеты, отражали потемкинские капризы. «Князь желает завести пивное производство», — говорилось в одном. Или «хочет устроить красивую молочную ферму для производства масла и возможно большего числа сортов сыра». Наконец, требовались англичане вообще: «Любой талантливый человек, способный усовершенствовать предприятия князя, будет принят наилучшим образом». В конце концов Потемкин объявил Бентаму, что желает создать «целую английскую колонию», которая будет иметь привилегии и собственную церковь.
[566] Англомания Потемкина, естественно, была заразительна. Соседи-помещики желали теперь обучать своих мастеровых у английских кузнецов, а Дашков отправил своих крепостных в Англию учиться ковроткачеству. Потом выяснилось, что садовников, матросов и ремесленников не достаточно: русские захотели и английских жен. Когда будущий адмирал Мордвинов женился на Генриетте Кобли, Николай Корсаков признавался Сэмюэлю, что и он «страстно желает жениться на англичанке».
[567]
Бюджет Бентама был неограничен. Когда он попросил светлейшего определить условия кредита, тот отвечал лишь: «Какие вам будет угодно», — и банкир Сутерланд устроил для него кредит в Лондоне. Бентам понял, какие возможности открывают перед ним торговля между Англией и Россией и пост посредника в потемкинской кампании по вербовке английских мастеров. Через несколько недель после публикации первого объявления Сэмюэл стал посылать своему брату Иеремии списки следующего рода: «...одного слесаря, одного мастера по ветряным мельницам, одного ткача, строителей барж или барок, сапожников, укладчиков кирпича, матросов, домоправителей и двоих горничных, одна чтобы умела делать сыр, а другая прясть и вязать».
[568]
Отец и старший сын Бентамы взялись за дело с энтузиазмом. Старый Бентам пригласил к себе, чтобы обсудить проект, помощника министра иностранных дел Фрейзера и двух российских «ветеранов» — Харриса, вернувшегося в Англию в 1783 году, и Реджиналда Пола Кери. Бывшего премьер-министра Шелбурна, теперь маркиза Лэнсдоуна, он уговорил набрать корабельных плотников для помощи своему младшему сыну. Шелбурн нашел, что замыслы Потемкина любопытны, но едва ли следует ему доверять: «Оба ваши сына слишком либеральны по складу ума, чтобы заниматься коммерцией, а Сэму наверняка интереснее изобретать, чем подсчитывать проценты. Это может сделать за него самый заурядный русский... — писал Лэнсдоун 21 августа 1786 года. — Он тратит свои лучшие годы в стране, где все меняется, и опирается на сомнительных людей».
[569]
Скоро проект принял тот гротескный масштаб, какого достигали многие предприятия XVIII века.
Иеремия Бентам посылал брату длинные списки кандидатов на самые разные должности, от молочницы до смотрителя ботанического сада. Разумеется, приезжали прежде всего те, кто умел хорошо себя представить. Так, шотландец Логан Хендерсон, принятый на должность смотрителя ботанического сада, утверждал, что является «экспертом» не только по садоводству, но еще и по паровым двигателям, сахарной свекле и фейерверкам. Подписав контракт, он обязался привезти с собой двоих племянниц для работы на молочной ферме. Доктор Джон Деброу, бывший кембриджский аптекарь и автор только что вышедшего «Определения пола у пчел», подписался в качестве химика вместе с ремесленниками из Ньюкасла и Шотландии. Первая партия «экспертов» прибыла в Ригу в июне 1785 года. Пестрая компания философов, моряков, мошенников, женщин легкого поведения и рабочих, не знающих ни одного иностранного языка, оказалась заброшена в белорусскую деревню. При этом намерения каждого поселенца, как выяснилось, сильно расходились с планами Сэмюэла Бентама.
Иеремия Бентам жаждал присоединиться к брату. Он предвидел не только коммерческие возможности, но и перспективу работать в тишине над своими трактатами, которые Потемкин потом воплотит в реальность. Поместья Потемкина казались настоящей мечтой философа-практика (утилитарная теория Иеремии Бентама измеряла историческое значение правителя его способностью сделать счастливыми максимальное количество подданных), и он решил, что приедет в Россию со следующей партией англичан. Хуже всего было то, что Иеремия пустился писать князю напрямую, предлагая свои безумные идеи и навязывая очередных химиков и садовников.
Чтобы привезти ремесленников, Иеремия собирался приобрести корабль и назвать его «Князь Потемкин». Мадемуазель Кертленд, «молочница и одновременно отличный химик», подвигла Иеремию Бентама на такую феминистскую тираду: «Приобретая достоинства нашего пола, женщины обычно теряют преимущество собственного [...] Но не таков случай мадемуазель Кертленд». Еще философ намеревался продать Потемкину «огненную машину», а лучше — паровой двигатель Уатта и Болтона. Если двигатель не нужен, то не учредить ли в Крыму типографию? Печатать можно хотя бы «Проект Свода Законов» некоего И. Бентама, предлагал он — и подписывался: «В четвертый раз, Ваш Вечный Корреспондент».
Светлейший терпеть не мог длинных эпистол и хотел практических результатов. Подполковник Сэмюэл Бентам испугался, что «вечный корреспондент» разрушит его карьеру, и велел брату прекратить поток писем. Подробности покажутся князю «утомительными», он «ничего не желает слышать, пока не прибудут люди». Потемкин не отвечал на письма Иеремии. «Я боюсь самого худшего, — волновался Сэмюэл. — Наверное, все дело в твоем излишнем рвении». Однако в конце концов философ получил через русское посольство в Лондоне самое любезное письмо от светлейшего. «Должен поблагодарить вас за ваши труды по выполнению моих просьб, — писал Потемкин. — Занятость не позволила мне написать вам раньше [...] но теперь прошу вас получить согласие мистера Хендерсона сопровождать упомянутых вами особ». В самом деле, длинные, но блестящие письма Иеремии с его пышными фантазиями искренне понравились князю. Он сообщал, что очарован ими и приказал перевести их на русский язык.
[570]
