Его монолог, начавшийся сразу после отхода нашей шлюпки от борта «Атлантиса», касался исключительно технических деталей. Он решил разместить взрывчатку в двух стратегических точках: у переборки, отделяющей машинное отделение от переднего трюма, и у переборки между машинным отделением и кормовым трюмом – как сказано в инструкции.
– Но я не понимаю, почему мы должны заниматься таким трудоемким делом, как транспортировка зарядов по внутренним помещениям судна, – сказал он и задумчиво добавил: – Возможно, в будущем я попробую снаружи и опущу их с палубы на канатах.
Позже он действительно ввел именно такую процедуру, но в тот момент мы хотели быть совершенно уверены, что все делаем правильно. О да. Мы работали в точности «по инструкции». Я, к примеру, имел при себе совершенно ненужный груз в виде большого маузера, закрепленного на поясе, остальные члены абордажной партии тоже двигались отнюдь не налегке. У них были ручные гранаты, оружие на портупеях и автоматы. Только по прошествии некоторого времени я отказался от столь впечатляющего вооружения, как абсолютно лишнего, оставив при себе только объемистую полотняную сумку, в которую складывал судовые журналы, газеты и документы.
Когда мы отошли от борта, «Атлантис» оказался с наветренной стороны от нас и шлюпок с «Сайентиста», играя, таким образом, роль укрытия. И я смог как следует рассмотреть наши жертвы. Скажу откровенно, моим первым впечатлением было удивление, искреннее изумление при виде множества темных лиц. Я никогда раньше не встречал индусов и полагал, что на английском судне должен быть чисто британский экипаж.
На «Сайентисте» остался только один человек, который, когда я поднялся на борт, окинул меня холодным взглядом и скупо, но вежливо поздоровался. Мы оба были несколько растерянны. Я нарушил молчание первым:
– Предъявите, пожалуйста, судовые документы.
Оказалось, что «Сайентист» – судно фирмы Гаррисона. Оно везло груз руды, хрома, красной меди, шкур, коры для дубления, маиса, муки и джута и направлялось из Дурбана во Фритаун, где собирался конвой в Англию.
Когда с формальностями было покончено, Фелер занялся зарядами, а я принялся обыскивать каюту капитана, мостик и штурманскую рубку в надежде обнаружить приказы, секретные документы, шифры и почту. Эта неприятная работа ничего не дала, поскольку капитан «Сайентиста» хорошо знал свое дело и еще до нашего прибытия успел уничтожить все мало-мальски интересное. Поэтому мою добычу составили несколько биноклей, сигнальные флажки и хронометр. Мы занимались новым для себя делом, поэтому и Фелер, и я потратили больше времени, чем рассчитывали. Даже сознание того, что мы находимся на борту британского судна при столь необычных обстоятельствах, заставляло нас двигаться медленнее. Было что-то очень странное в том, что мы ходили по каютам, где на переборках висели фотографии жен и подруг, матерей и детей. Они, казалось, упрекали нас за то, что мы роемся в личных вещах тех, кто еще несколько часов назад был здесь. Но война есть война, и британским матросам еще здорово повезло. Все могло сложиться намного хуже.
Обыскивая каюты офицеров, я был удивлен, увидев, в какой тесноте они жили. «Сайентист» был старым судном, и даже каюта капитана была вдвое меньше, чем мои личные апартаменты на «Атлантисе». Радиорубка тоже представляла интерес, правда, несколько иного рода. Каш относился к своей работе ответственно. Прямое попадание снаряда превратило это помещение в груду обломков, деревянных, пластиковых, металлических. Чудо, что при этом уцелел радист, отделавшись незначительными ранениями.
Все помещения судна постепенно заполнялись острым запахом горящего джута. Я вышел на палубу и наткнулся на тело убитого матроса-индуса. Он лежал на животе в луже крови – осколки разнесли ему череп и искромсали плоть. Конечно, мне уже приходилось видеть трупы, как-никак я посещал занятия в анатомичке. Но эта бесформенная куча сломанных костей и разорванной плоти, двадцатью минутами раньше бывшая здоровым сильным человеком, произвела на меня незабываемое впечатление.
У меня не было времени предаваться горестным раздумьям. Я оглянулся на молодых матросов из абордажной партии, молчаливой группой стоявших позади меня. Их лица были бледны и несчастны. Несколько человек едва сдерживали рвоту.
– Так, – решительно заявил я, – хватит глазеть. Надо работать.
Для полной уверенности в том, что «Сайентист» затонет, мы не только установили заряды, но и открыли кингстоны.
Вернувшись на «Атлантис», мы столкнулись с еще одной проблемой, напрямую связанной с потоплением вражеских судов. Следовало разместить его команду, обеспечить ее предметами первой необходимости и позаботиться о раненых.
В первую очередь мы раздали постельные принадлежности и посуду. Затем переписали все пленных и даже провели несколько допросов. Впоследствии мы от них отказались – процедура оказалась совершенно бессмысленной.
Нам было очень интересно узнать, как поведут себя пленные.
Радист «Сайентиста» стал первым «вражеским» пациентом доктора Райля. Преданность радиста своему делу оказалась бессмысленной. Позже Лягушка сказал мне, что, хотя англичанин успел выйти в эфир, его сигнал остался незамеченным. Это разочарование не уменьшило его жизнерадостности, радист «Сайентиста» оказался на редкость веселым, неунывающим малым – товарищи назвали его Солнечный Джим.
Капитан «Сайентиста» – Виндзор, кавалер ордена Британской империи 4-й степени – очень сожалел о нашем пиратском счастье. Оказалось, что, когда «Атлантис» появился в пределах видимости, его не было на мостике – он отдыхал после вахты. Несмотря на строгий приказ будить его немедленно в случае обнаружения любого судна, капитана вызвали на мостик, когда уже было слишком поздно. На этой стадии войны многие торговые моряки посмеивались над предупреждениями об опасности немецких рейдеров. За это их вряд ли можно было винить, пока свое счастье в этом деле испытал только «Граф Шпее», но Виндзор, умный и опытный капитан, тяжело переживал неудачу.
Он искренне горевал о потере судна и был уверен, что, если бы его вовремя предупредили, «Сайентист» не попал бы в руки врага.
Мы обнаружили, что и офицеры, и матросы с нашей первой жертвы являются хорошими профессионалами старого доброго торгового флота. Разместив их в помещениях для пленных, Фелер и я настолько устали, что у нас уже не было сил праздновать победу. Решение проблемы пленных потребовало четыре часа.
Встреча с «Сайентистом» имела для нас очень большое значение во многих отношениях. В частности, она продемонстрировала, что, несмотря на все флаги и выстрелы перед форштевнем, британские моряки все равно будут использовать радиопередатчики. Процедуру атаки следовало пересмотреть. После «Сайентиста» мы стали применять своеобразную «шокотерапию» – производили одновременно несколько предупредительных выстрелов, но и это не помогло. Рука адмиралтейства сжимала торговый флот все крепче, и вследствие этого наши меры становились более жесткими. Мы пробовали одновременно с объявлением о своих намерениях открывать огонь непосредственно по радиорубке, но и эта тактика оказалась негодной. Теперь все суда были предупреждены о наличии немецких рейдеров и уходили, едва заметив другое судно. После этого мы были вынуждены перейти на ночную тактику, или приближаясь в сумерках и обстреливая противника с очень короткого расстояния, при этом он не успевал воспользоваться рацией, или преследуя его в темноте и атакуя на рассвете. Если торговое судно останавливалось, а его передатчик молчал, мы прекращали огонь, но к этому времени часто потери были уже довольно велики.
