Наши мощные прожектора замигали: «Это британский вспомогательный крейсер „Антенор“. Какое судно?»
После паузы последовал нерешительный ответ: «Норвежский танкер „Оле Якоб“».
Еще одна пауза, и снова сигнал: «Пожалуйста, не преследуйте нас».
«Остановитесь», – просигналили мы.
Но «Оле Якоб» медлил. Он казался неуверенным и робким, как старая дева, которую ночью в парке остановил незнакомец.
Сигнал с «Оле Якоба»: «Почему вы останавливаете нас?»
Наш ответ: «Это британский вспомогательный крейсер…»
Но «старой деве» этого оказалось мало. Ей требовалось нечто большее, чем наше заявление. Ее радист послал в эфир крик о помощи QQQ – сигнал, которого мы опасались больше всего. И тем не менее мы не открыли огонь. Вместо этого мы со всей властностью, на которую способны британские военные моряки, потребовали, чтобы норвежцы прекратили использовать радио и немедленно остановились, поскольку нам необходимо поговорить с капитаном.
Радио замолчало. Мы хорошо представляли себе негодование моряков: эти подозревающие всех британцы вынуждают нас терять драгоценное время, когда мы так спешим… Вместо того чтобы сто раз проверять наши документы, лучше бы искали немецкие рейдеры.
Обмен сигналами продолжался еще несколько минут, но все же танкер подчинился, начал снижать скорость и остановился.
Я забрался в катер. Рядом со мной стояло два матроса. Было сделано все, чтобы со стороны казалось: кроме нас в нем ничего нет. Но под брезентом прятались еще семь наших товарищей, вооруженных пистолетами, автоматами и ручными гранатами.
Нам пожелали удачи, и спектакль начался. Мне казалось, что я чувствую волны сомнения и подозрительности, исходившие от танкера. Никогда еще приближающееся судно не казалось мне таким пугающе огромным, никогда еще оно не было таким откровенно враждебным. Мы видели, что несколько норвежцев собрались у орудия. Многие наверняка прятались в тени. Никто не произнес ни слова. Зловещее молчание таило в себе угрозу. Мне все это категорически не нравилось. Какие-то они уж слишком подозрительные. Правая рука инстинктивно двинулась к кобуре. Но я сдержал этот естественный порыв. Если все пойдет не так, как мы рассчитывали, пистолет мне все равно не поможет.
Мы подошли к борту, и чей-то хриплый голос – его обладателя не было видно за светом прожектора – спросил:
– Вы англичане?
Наш ответ утонул в скрежете носа катера о корпус танкера. Я поискал глазами трап – его не было. Дело плохо. На палубе собрались офицеры. Мы могли разглядеть контуры предметов, которые они держали в руках: винтовки! Секунды шли, мы болтались у борта – ни приветственного слова, ни протянутой руки помощи. Тишину нарушал только плеск воды – волны лениво поднимали наш катер, потом снова опускали его и ударялись о корпус танкера. Так дальше продолжаться не может! Дождавшись, когда катер в очередной раз поднимется на волне, я ухватился за нижнюю цепь ограждения палубы, подтянулся и оказался среди норвежцев. Я был один перед лицом исполненной недоверия, подозрительной толпы.
В своем дневнике я позже записал: «Сейчас или никогда! Я не допущу, чтобы меня разоблачили, и сыграю свою роль до конца. Через секунду я сбросил маску и показал свое истинное лицо. Как это нередко бывает на войне, неожиданность лишила противника инициативы. Я подошел к стоящему впереди офицеру, взял у него из рук винтовку и бросил ее за борт. Затем я показал на катер, из которого уже поднимались на борт мои люди. Получив столь весомую поддержку, я побежал к трапу, ведущему на мостик. Там меня встретил капитан. Он все видел. Я еще не успел отдышаться, когда он проговорил: „Я сдаюсь“».
Этот отрывок, записанный через день или два после захватывающего приключения, весьма точно передает волнение, овладевшее мной, когда все было уже кончено. В то время, когда разворачивалось действие, у меня не было времени для эмоций. Все произошло очень быстро. Если бы первый человек, у которого я взял винтовку, оказал сопротивление, началась бы перестрелка, которая означала бы конец и для абордажной партии, и для норвежцев.
Но сопротивления не было. Нам удалось захватить приз неповрежденным и без лишнего кровопролития. И только по прошествии некоторого времени, как-никак тогда я был на четырнадцать лет моложе, я почувствовал странную слабость в коленках, а по спине заструились ручейки холодного пота. После капитуляции команды мы тщательно осмотрели приз. «Оле Якоб» вез не топливо, как мы надеялись, а несколько тысяч тонн авиационного спирта. Хорошо, конечно, что удалось лишить противника такого груза, но только нас он не слишком интересовал. Но это была уже не моя проблема. Пока же нам следовало принять меры, чтобы успокоить подозрения тех, кто мог открыть на нас охоту, услышав первый крик о помощи «Оле Якоба».
Несмотря на все наши уловки, его сигнал все-таки пошел в Коломбо, поэтому мы использовали рацию танкера с характерным ключом, чтобы аннулировать сообщение, и проинформировали англичан, что продолжаем двигаться своим курсом после ложной тревоги. Эта нехитрая операция имела довольно забавные последствия, поскольку не только полностью удовлетворила противника, но также, и это самое смешное, ввела в заблуждение наше командование в Берлине. Оттуда нам прислали коммюнике, в котором утверждалось, что суда в Индийском океане настолько обеспокоены нашим присутствием, что норвежский танкер поднял панику при подходе британского вспомогательного крейсера, хотя позднее и аннулировал сигнал о помощи.
Инцидент с танкером «Оле Якоб» стал для нас, во всяком случае в воспоминаниях, приключением, составившим приятный контраст с обычной жестокостью нашей миссии. Во время захвата судна не было пролито ни капли крови и не было причинено никакого ущерба, если, конечно, не считать таковым оскорбленные чувства. Чтобы исключить неправильное понимание нашей тактики, объясню, что поднимать чужой флаг или «идти под фальшивыми цветами» по нормам международного права является совершенно законной военной хитростью. Единственное условие – не предпринимать враждебных действий до того, как маскировка сброшена.
Причем допустимо использовать не только флаги нейтральных стран, но и флаг своего противника. Вышеупомянутое условие касается не только корабля в целом, но и отдельного его представителя. Поэтому я должен был до того, как достать оружие, сначала сбросить британский маскарад и явить миру свою немецкую военную форму, а на «Атлантисе» до начала обстрела всегда взвивался военный флаг.
Тонкое различие? Акцент на букву, а не на дух закона? В праве все нюансы определены достаточно точно, и мы старались соблюдать, по крайней мере, букву закона.
Примерно в это же время и аналогичным способом, хотя и при менее напряженных обстоятельствах, мы захватили еще один норвежский танкер – «Тедди», подчинившийся нашим сигналам сразу.
– Немедленно остановиться! Какое судно? – просигналили мы.
– Что вы хотите?
– Произвести досмотр.
– Хорошо. – И через несколько минут: – Мы можем следовать своим курсом?
