Но корабли прошли мимо и стали быстро удаляться.
Может показаться невероятным, но британцы нас действительно не заметили.
Напряжение несколько ослабло, тревога сменилась недоумением. Рогге скомандовал:
– Полный вперед!
Теперь самое главное – как можно дальше уйти от неприятного соседства. Жизнь на «Атлантисе» вновь забила ключом, люди ожили, задвигались. И тут, надо же такому случиться, нас предала собственная дымовая труба. Она выбросила облако ярких искр, за которым последовала высокая колонна ярко-красного пламени. Это загорелась сажа. Мы поняли, что теперь нас уже ничто не спасет. Надеяться на второе чудо было бы глупо. И все же оно произошло! В те дни «Атлантису» везло на чудеса, они случались даже по два за ночь.
Англичане снова нас не заметили, и через пятнадцать минут, которые показались вечностью, незваные гости скрылись из вида, снова предоставив нас самим себе. Оставалось только возблагодарить судьбу за все ее милости. Это была самая необычная встреча за все время нашего боевого похода, и большинство из нас считало ее самой страшной. Даже когда «Атлантис» потопили, мы не испытывали такого адского напряжения, как в ту летнюю ночь.
На протяжении своей «пиратской» карьеры нам приходилось видеть много судов, проходящих мимо.
Как-то раз мы с удивлением заметили навигационные огни парохода, сопровождаемого другими непонятными огнями.
«Какое судно?» – просигналили мы, и тайна перестала быть таковой.
Пароход, часть французского конвоя правительства Виши, направлялся в Индокитай с эскортом флотилии субмарин. Мы пожелали им приятного путешествия и оставили в покое.
Пикантная ситуация возникла вокруг другого судна – нейтрального шведа, на которое я прибыл для проверки документов и осмотра. Документы были в полном порядке. Груз тоже. А капитан пребывал в явном возбуждении, и довольно скоро я понял почему. Причиной оказался смятый листок бумаги, разгладив который я понял, что нейтралы как раз собирались передать в эфир сигнал Q.
Я снова смял его и передал капитану.
– Кажется, это ваше?
Капитан поспешно разорвал злосчастный листок и со счастливой улыбкой предложил мне стакан скотча. Это был большой стакан.
27 января мы заметили лайнер, который позже был идентифицирован как «Куин Мери». Один из пленных подтвердил наши подозрения, радостно добавив, что эта добыча нам не по зубам. По его словам, она была хорошо вооружена – это мы знали, обычно шла в сопровождении крейсера – это нам тоже было известно – и часто использовалась именно на этом маршруте. Последнего мы не знали. Мы, конечно, немедленно поспешили уйти в сторону – склонности к самоубийству ни у кого из нас не было. Интересно, если бы наш пленный знал, что карманный линкор «Шеер» находится рядом, можно сказать, «за углом», снабжал бы он нас информацией так же услужливо? Позже «Куин Мери» была снята с этого маршрута. (Здесь имела место неправильная идентификация. Судно в действительности было лайнером «Страфэйрд», который вышел из Бомбея в Кейптаун 24 января.)
В марте мы совершили короткую экскурсию в Мозамбикский канал. Здесь произошел забавный случай. На требование остановиться потенциальная жертва впервые в нашей практике ответила недоуменным сигналом: «А что не так? Вам нужна помощь?» Судно оказалось французским, и мы, ответив, что с нами все в порядке, оставили его в покое. Такие эпизоды, не говоря, конечно, о встрече с «Нельсоном» и «Арк Роялом» (позже выяснилось, что авианосец назывался «Игл»), надолго остались в нашей памяти.
На нас навалилась общая усталость – слишком долго мы занимались делом разрушения, это сказалось на моральном духе команды. Романтичный ореол, первоначально окружавший нашу деятельность, давно исчез, стертый памятью о жертвах. Встречаясь каждый день лицом к лицу с пленными, мы узнали противника значительно лучше, чем участники грандиозных, но обезличенных сражений на земле или массированных воздушных бомбардировок. Мы почувствовали, что наш «промысел», хотя и полезен для военного потенциала страны, имеет немало отрицательных сторон. И хотя мы старались максимально снизить потери среди торговых моряков, от фактов никуда не денешься: мы убили более шестидесяти матросов, выполнявших свою работу.
Чрезвычайно неприятно смотреть в лицо врага, когда он умирает. Значительно проще использовать средства, позволяющие видеть происходящее издалека, – перископы, прицелы, угломеры. Очень трудно слушать голос противника, рассказывающий о далеком доме, о мирной жизни, о дискомфорте, который вы вместе вынуждены делить. Куда проще слышать его голос, искаженный яростью, по радио или читать газетные статьи.
Было бы нечестно заявлять, что нас одолело раскаяние, что мы разуверились в правоте нашего дела и предали свою страну. Мы были далеки от этого. У нас была работа, и мы продолжали ее делать. И я не стану утверждать, что мысль о шестидесяти мертвых моряках отвратила нас от цели или показалась слишком высокой ценой за «успехи». На обширных континентальных фронтах, в городах и деревнях умирали или были близки к смерти миллионы солдат, сотни тысяч гражданских лиц, причем в обстоятельствах намного худших, чем наши так называемые «противники». Да и наша гибель, если она нас настигнет, будет совсем не такой, как на земле. Получилось так, что все наши схватки, часто разделенные во времени несколькими неделями, а в пространстве – сотнями миль, приобрели особую личную значимость. Когда люди каждую минуту противостоят силам природы, между ними рано или поздно возникает некое подобие кровного родства. Общие испытания всегда роднят, даже с противником.
Эти чувства не разделялись нашими соотечественниками, оставшимися дома. Обладая привилегией слушать не только наши, но и британские радиопередачи, я был потрясен количеством высвобожденной ненависти. Между тем меня чрезвычайно интересовали политические трансляции на английском языке и выпуски новостей Би-би-си. Стараясь сохранять объективность, я пришел к выводу, что, вещая своему народу и союзникам в Европе, англичане, по крайней мере, стараются придерживаться фактов. О передачах, которыми партия потчевала наших соотечественников, того же сказать я никак не мог. Такие трансляции распространяли самые дикие и беспочвенные слухи. Их абсурдность была очевидна любому человеку, хотя бы частично владевшему информацией.
Одним из слухов, вызывавшим постоянное раздражение у Рогге и остальных офицеров «Атлантиса», было утверждение, что «Арк Роял» потоплен. Сегодня я уже могу сказать, что одновременно с голословными заявлениями министерства пропаганды о бесславной гибели авианосца берлинское адмиралтейство снабжало нас разведывательной информацией о его предполагаемом местонахождении.
Обман не может не повлиять на мораль людей, которым приказано слушать только собственное радио и безоговорочно полагаться только на него. Зная, как в этом случае, что подобные заявления не только безосновательны, но и откровенно лживы, мы подвергали сомнению и другие сведения, многие из которых, не сомневаюсь, были правдивыми. И все же мы делали все от нас зависящее, чтобы скрыть это от команды. Такова была наша преданность делу или желание поддержать самоуважение, прибегнув к обману. Скандал с авианосцем «Арк Роял» скоро стал широко известен и вызвал немало обоснованно циничных комментариев.
