– Не буду, – твердо повторил матрос.
– Я тоже, – добавил его товарищ.
Вошел дежурный офицер.
– В чем дело, старшина?
И старшине пришлось объяснять, почему вокруг стола, который следует всего лишь убрать, стоят хмурые матросы и со злостью взирают по сторонам.
– Вы слышали приказ старшины? – спросил офицер.
– Так точно.
– И отказываетесь его выполнять?
– Так точно.
Ну что ж, подумал офицер, понимая, что за развитием событий наблюдает несколько десятков матросов, остается только один выход.
– Караульный! Этих людей под арест!.
Являясь председателем военного трибунала, я был поставлен перед очень деликатной проблемой, причем насколько деликатной, я понял, только углубившись в наше военное законодательство.
Два матроса обвинялись в мятеже. Это означало, что они могут быть расстреляны или повешены. Можно было отпустить их, но мы не могли этого сделать, как бы безвредны ни были их действия и какие бы извинения они ни принесли, поскольку их вина была очевидна. Отпустить их, проявить снисходительность, позволив остаться на свободе среди своих товарищей в таком рейсе, как наш, было бы не только неправильно с официальной точки зрения, но и опасно с моральной. Я стремился найти то, что англичане называют золотой серединой, и не мог.
– Отсрочка наказания, – отчаявшись, объявил я и отправился изучать тома законов.
Вот оно! Архаичная оговорка…
– Введите заключенных.
Матросов ввели, и я торжественно объявил приговор:
– Три месяца крепости.
Заключение в крепости раньше применялось к офицерам благородного происхождения и являлось формой почетного лишения свободы. Но приговор звучал достаточно внушительно, чтобы в зародыше подавить желание подражать нарушителям. Он произвел впечатление на команду и даже на сигнальщиков.
– Три месяца крепости? – удивился Каменц, когда людей увели. – Но это же невозможно исполнить.
– Совершенно верно, – пробормотал я.
Этот инцидент произошел на ранней стадии нашего похода, и мы смогли перевести провинившихся под охраной на судно снабжения, возвращающееся в Германию. Только годом позже я узнал, что наши ожидания того, что произойдет дома, когда командование прочтет весьма необычный приговор, более чем оправдались.
– Заключение в крепости? Крепость для двух матросов? Неужели они там думают, что у нас так много крепостей?
Последовали срочные консультации между историками и юристами адмиралтейства, после которых было принято решение отменить мой приговор по причине невозможности его выполнения. Вместо этого парни отправились на две недели в тюрьму, хотя почему они были подвергнуты этому наказанию, я так и не понял. Интересно, что бы сказали по этому поводу господа Гилберт
[29] и Салливан.
[30]
Сейчас все это кажется забавным, но тогда нам было очень важно сдержать развитие даже малейших симптомов взаимной неприязни. Такие вещи чрезвычайно заразны и быстро распространяются, особенно в ограниченном мирке корабля, где даже простое раздражение может быстро перерасти в общий кризис. Поэтому оба случая применения нами мер дисциплинарного воздействия к пленным связаны с отказом матросов относиться с должным почтением к своим офицерам. Выступления вроде «мы теперь все пленные, а значит, равны» и «он ничем не лучше меня», по нашему твердому убеждению, следовало подавлять в зародыше. Но об этом я уже упоминал.
В нашей команде существовала проблема, которую многие назвали бы большой проблемой, связанная с неудобствами, которые неизбежно испытывают мужчины, в течение длительного времени лишенные женского общества. Сначала мы опасались, что присутствие на борту женщин-пленных усугубит ситуацию. К счастью, это оказалось не так. Во всяком случае, никаких открытых конфликтов не возникало. Правда, появились другие трудности, и первая из них, причем серьезная, возникла во время празднования Нового года на Кергелене. Мы дали разрешение на представление импровизированного кабаре, в котором плясали переодетые девицами матросы. На них были побрякушки и платья, найденные на захваченных судах. Жизнь показала, что это было неумное решение, и уже через несколько дней после этого военному трибуналу пришлось рассматривать два случая гомосексуализма. Но в общем проблема, которой так много внимания уделяется на берегу, не достигла масштабов, которых следовало опасаться.
Мы направлялись к островам Антиподов, и Рогге, использующий каждую возможность, чтобы поднять моральный дух команды, кроме «отпускной» системы придумал и ряд мер дисциплинарного воздействия, направленных на то, чтобы люди были постоянно заняты.
– Инспекция капитана!
Слух моментально облетел все жилые помещения.
– Как, здесь?
– Когда?
– В самом центре водной пустыни…
– А зачем?
– Не твое дело зачем, – рявкнул старшина, – немедленно привести себя и помещение в порядок!
В назначенный час появился Рогге в полной форме и с наградами. Его сопровождал я, тоже весь «позолоченный». Мне казалось, что от нас исходило мерцающее сияние. Инспекцию он провел с превеликим тщанием и скрупулезностью, которым позавидовал бы самый твердолобый упрямец. Этот ритуал был введен в практику на «Атлантисе», и хотя, естественно, не был популярен среди корабельных лентяев, не давал нам расслабиться и опуститься. Мы постоянно что-то мыли, чистили или драили, складывали или раскладывали. Мы красили и сдирали краску, проводили бесконечные тренировки и осваивали «смежные специальности». Так у нас совершенно не оставалось свободного времени, а значит, никто из нас не мог позволить себе роскошь проявить недовольство, поддаться соблазну или оскорбить товарища.
Так триста семьдесят человек снова вернулись из зоны антарктического холода в полосу тропической жары. Вскоре «Атлантису» предстояла встреча с очередной жертвой, которой суждено было стать для него последней.
Глава 22
ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА
– Симпатичные вещицы, правда? – сказал Кросс и передал товарищу одну из маленьких гротескных фигурок идолов с Бали.
Не все члены абордажной партии были с ним согласны.
– Они принесут нам несчастье, – сказал другой матрос. – Это дурной знак.
– Я бы выбросил их за борт, – предложил третий.
Кросс расхохотался и бросил деревянную фигурку обратно в ящик, где лежало еще много подобных статуэток. В трюмах «Сильвапланы» таких ящиков было пятьдесят.
Мы захватили это судно 10 сентября 1941 года. Эта дата стала знаменательной: день нашего двадцать второго сражения, день захвата, ставшего последним.
