– Собираетесь ждать, пока к вам приползет смерть? Черт с вами. А по мне так лучше сразу… – С этими словами он кинулся к борту.
– Остановите его! – закричал я. – Послушай, парень, не делай этого!
Но человек прыгнул за борт и исчез в глубине.
– Боже мой, – вздохнул кто-то, – все-таки прыгнул.
Он боролся с нами с силой безумца, выплевывая проклятия и соленую воду, отталкивая и царапая руки, протянувшиеся, чтобы его спасти. Но в конце концов он выдохся. Матросы вытащили безвольное тело и положили его на дно, где он и лежал, периодически порывисто вздыхая и всхлипывая.
– Бедолага, – посочувствовал сидящий рядом матрос.
– Вы его еще жалеете? – взорвался я. – Вот уж не за что. – Я схватил несостоявшегося самоубийцу – его тело было безвольным, словно тряпка, – и как следует встряхнул. Постаравшись придать голосу как можно больше свирепости, я заорал: – Ты, никчемный ублюдок! Кем ты себя возомнил? Ты что, считаешь, что единственный оказался в таком положении? Только попробуй броситься в море еще раз, и никто пальцем не пошевельнет, чтобы тебя спасти. Отправишься на корм акулам!
В тот день, когда шли третьи сутки нашего путешествия, страсти разгорелись не на шутку. А море, горячее, мертвенно спокойное и ожидающее, казалось открытой могилой, вырытой под окном больного человека. Почувствовав страшную усталость, я пробрался обратно на свое место и снова взял вялую потную руку устроившегося рядом товарища, который забылся тяжелым сном в тот же миг, когда смолкли громкие крики. У борта шлюпки мы сидели взявшись за руки, из соображений безопасности образовав живую цепочку. Измученные жарой и тяготами пути, мы периодически засыпали, и, если не подстраховаться, вполне можно было свалиться к акулам. Поэтому каждый из нас подсознательно был готов одернуть соседа, не дать ему упасть.
Большое счастье, что рядом находились подводные лодки. Но иногда бывает очень трудно благодарить судьбу, если глаза слезятся от яркого солнца, по телу течет пот, кровь в голове стучит, словно тяжелый молот, в желудке пусто, да еще и рана на руке пульсирует болью. Трудно быть философом, если на заднице вздулись волдыри.
Для Фелера потопление «Питона» означало появление новых обязанностей. Он был сторожевой собакой, официантом, посыльным и командиром шлюпки в одном лице. Все, что от него зависело, он выполнял с неизменной ухмылкой на обветренной физиономии. Не зря все же его прозвали Динамитом.
В качестве сторожевой собаки он охранял шесть спасательных шлюпок, следуя за ними на своем катере. Их буксировали подводные лодки – двумя связками по три единицы. А Фелер бдительно следил за процессом и помогал отставшим, если буксирные концы рвались. В качестве официанта он развозил холодными ночами горячий суп и кофе, приготовленные на камбузах подлодок. Кроме того, он был посыльным между командирами подлодок, Рогге и другими офицерами, выполняя эти обязанности с боевым задором и огоньком, превратив в очень элегантный офицерский катер плавсредство, изначально предназначенное всего лишь для перевозки групп людей с судна на берег.
Сон стал для него личным врагом, который постоянно старался преодолеть построенные силой воли баррикады. Когда же Фелер чувствовал, что близок к капитуляции перед наступавшим противником, он начинал думать о печальной участи людей в шлюпках. Теснота, лечь негде, а кое-где негде даже сесть. Нет возможности поспать, если не считать сном короткое забытье, после которого чувствуешь себя еще хуже. Ноющие суставы, опухшие лодыжки, обожженные солнцем спины. Если в шлюпках не было брезента, чтобы соорудить хотя бы отдаленное подобие укрытия, люди отчаянно страдали от палящих солнечных лучей, словно решивших испепелить все живое. Если же брезент был, моряки укрывались им от ярости солнца, но проклинали все на свете из-за духоты в этом не пропускавшем воздух укрытии. Весь день в воздухе висела влажная удушающая дымка, исчезающая только с появлением на небе звезд. Яркие ясные звезды приносили с собой холод.
– Удивительно, – сказал Рогге, – совершенно удивительно. Вы всегда сможете испытывать законное удовлетворение, Мор. Если, конечно, все это сработает.
Я искренне надеялся, что «все это» так и будет.
Наша вынужденная одиссея вошла в новую драматическую стадию. Оперативное соединение военно-морских сил Южной Атлантики было разбито раньше, чем начало действовать в полную силу. В этом не было сомнений. Сейчас, когда «Атлантис» и «Пингвин» погибли, а к театру военных действий подошли еще две подводные лодки, субмаринам не хватало всего: топлива и торпед, боеприпасов и продовольствия.
Что послужило началом этой цепи несчастий? Утечка информации из военно-морской группы «Запад»? Или превосходная работа разведки союзников? Мы не знали, по какой причине планы Берлина были изменены, но они изменились, а вместе с ними и наши судьбы. Подводные лодки получили приказ возвращаться домой. Более того, подводникам было приказано взять с собой нас. Нам предстояло проделать весь путь до дома подводным маршрутом – по сотне пассажиров на маленькой подводной лодке.
– Удивительно, совершенно удивительно. Если это сработает…
– Подумать только, – с легким налетом грусти сказал Фелер, наблюдая с мостика подлодки, как его офицерский катер погружается в пучину, – эта симпатичная игрушка служила нам верой и правдой семьсот миль!
Мы сожгли наши шлюпки.
Старший помощник командира подводной лодки показал нам тесное помещение кают-компании, предназначенное, вероятно, для четырех очень мелких офицеров.
– Здесь, – сказал он, – мы все должны каким-то образом разместиться и спать.
Девять очень крупных офицеров растерянно переглянулись.
Разместиться всем на этом пространстве было невозможно даже теоретически, и лично для меня спать – означало прикорнуть примерно на девяносто минут, после чего вскочить, чтобы уступить место другому. После трех ужасных ночей я нашел для себя весьма неплохое место, где можно было спать дольше. Располагалось оно под столом. Матрасом служили стальные листы палубы, подушкой – спасательный жилет, а Ферри, которому некуда было деваться, – одеялом. Он пристраивался на моих согнутых, поджатых к животу ногах.
Наше появление доставило подводникам много беспокойства, добавило целый ворох проблем, поэтому утверждать, что они относились к нам с дружелюбной приязнью, было бы явным преувеличением. Когда на корабль, в котором предусмотрены весьма ограниченные «удобства» для сорока человек, прибывает еще пять офицеров, десять старшин и восемьдесят пять матросов, они всегда оказываются не ко двору. Причем мы являлись не только раздражающим фактором, наше присутствие таило в себе нешуточную угрозу. Из-за создаваемой нами тесноты и дополнительного веса подводная лодка испытала бы серьезные трудности в случае атаки.
Чтобы вместить нашу команду, торпедный отсек переоборудовали в спальное помещение, где люди могли спать только вытянувшись в струнку на узких деревянных скамьях, построенных вокруг торпедных стеллажей. Дифферентовка перед погружением стала ежедневным риском, потому что мы постоянно мешали команде подводников делать свое дело. Нам не хватало еды. Нам не хватало воды. Кроме того, привычные к надводным кораблям, мы были подвержены жестоким приступам клаустрофобии. Поэтому мы проводили большую часть времени на палубе, лежа на настиле и ежеминутно благодаря морского бога за то, что жара, наконец, ослабела.
