– Вы шли впереди всех воюющих государств, – продолжил я. – Вы не заключали их в концентрационные лагеря, позволяли спокойно жить и заниматься повседневными делами. Вы поступали так, несмотря на давление со стороны. Вас хотели вынудить поступать иначе. Но почему вы так стремитесь уничтожить это хорошее впечатление, совершив столь чудовищную ошибку?
Энвер снова забубнил о том, что флот союзников обстреливает мирные населенные пункты, убивает мирных женщин и детей.
– Мы предупреждали их через вас, чтобы они прекратили обстрелы, – сказал он, – но они не остановились.
Последнее было неправдой, но у меня не было возможности доказать Энверу, что он не прав. Он высоко оценил мои заслуги и выразил сожаление, что не может последовать моему совету. Я сказал, что, по мнению иностранцев, я отказался от защиты интересов англичан и французов.
– Нас бы это очень устроило, – быстро ответил он. – Единственная неприятность, которую вы нам доставляете, – это то, что постоянно являетесь и беспокоите нас делами англичан и французов.
Я спросил его, давал ли я ему когда-нибудь совет, последовав которому он попал в неприятное положение. Он снисходительно ответил, что еще не совершал ошибок, принимая мои предложения.
– Прекрасно, тогда последуйте моему совету и в этом случае, – сказал я. – Позже вы убедитесь, что это правильно. Предпринимая такой шаг, ваш кабинет делает чудовищную ошибку.
– Но я уже отдал приказы, – сказал Энвер, – и ничего не могу отменить. Если я пойду на это, мой авторитет в армии будет уничтожен. Отдавая приказ, я никогда его не менял. Моя собственная жена попросила, чтобы я освободил слуг от военной службы, и я отказал. Великий визирь ходатайствовал об освобождении своего секретаря, и я не пошел на это, потому что приказ есть приказ. Я никогда не меняю своих приказов и не сделаю этого и в данном случае. Если вы подскажете мне способ сделать так, чтобы и приказ был выполнен, и ваши протеже спасены, я готов выслушать.
Насколько я успел понять, одной из самых заметных черт характера турка является его склонность торговаться и искать компромиссы. Последняя фраза Энвера давала мне возможность сыграть на этом.
– Прекрасно, – сказал я, – полагаю, мне есть что вам сказать. Вы могли бы обеспечить выполнение своего приказа, не высылая из города всех иностранцев. Если вы отправите только некоторых, ваша цель все равно будет достигнута. Приказ будет выполнен, дисциплина останется на прежнем уровне, а эти некоторые явятся таким же сдерживающим средством для союзников, как если бы вы выслали всех.
Мне показалось, что Энвер почти с радостью ухватился за мое предложение, указавшее ему выход из тупиковой ситуации.
– Сколько людей вы советуете мне отправить? – быстро спросил он. В тот момент, когда он задал этот вопрос, я понял, что выиграл.
– Я бы предложил, чтобы вы взяли двадцать англичан и двадцать французов – всего сорок человек.
– Пусть лучше будет пятьдесят.
– Хорошо, – ответил я, – мы не станем спорить из-за десяти человек. Но вы должны пойти на еще одну уступку. Позвольте мне выбрать тех, кто уедет.
Достигнутое нами соглашение ослабило напряжение, и теперь Энвер снова стал улыбающимся и обходительным.
– О нет, господин посол, – ответил он. – Вы удержали меня от ошибки, и теперь я намерен не дать вам сделать неверный шаг. Если вы лично выберете пятьдесят человек, которым предстоит отправиться на полуостров, вы наживете себе пятьдесят врагов. Вы мне слишком дороги, чтобы я пошел на это. И я докажу вам, что являюсь настоящим другом. У вас есть другие предложения?
– Почему бы не взять самых молодых? Они более выносливы.
– Это справедливо, – ответил Энвер. Он сказал, что Бедри, который сейчас как раз находится в здании, будет поручено выбрать «жертвы».
Это заставило меня насторожиться. Я знал, что изменение Энвером формулировки приказа не понравится Бедри, в чьей ненависти к иностранцам я уже неоднократно убеждался, и что глава полиции сделает все возможное, чтобы обойти новый приказ. Поэтому я попросил Энвера послать за Бедри и отдать ему приказ в моем присутствии. Бедри явился, и, как я и предполагал, происшедшие изменения ему совершенно не понравились. Как только он услышал, что ему предстоит отобрать только пятьдесят человек, самых молодых и сильных, он всплеснул руками и нервно заходил взад– вперед по кабинету.
– Нет, нет, так не годится! – горячился он. – Мне не нужны самые молодые. Мне нужны знаменитости!
Но Энвер остался непреклонным и приказал Бедри брать только молодых людей. Было очевидно, что Бедри следует успокоить, и я предложил ему поехать со мной в американское посольство, где он сможет выпить чаю и обговорить все детали. Предложение имело мгновенный результат, который американцу понять очень трудно. Американец не увидит ничего особенного в том, чтобы открыто проехать вместе с послом или выпить чаю в посольстве. Но ничего подобного и в голову не придет мелкому функционеру, такому как префект полиции, в турецкой столице. Возможно, я унизил достоинство своей должности, запросто пригласив Бедри; Паллавичини наверняка так и подумал бы, но все вышло как нельзя лучше. «Высокая честь» сделала Бедри более сговорчивым, чем обычно.
Когда мы прибыли в посольство, толпы людей так и не разошлись. Люди ждали, чем закончится мое вмешательство. Когда я сказал, что отправить на Галлиполи придется только пятьдесят человек, причем выбирать будут молодых, они в первый момент были ошеломлены. Сначала они ничего не поняли: люди ожидали, что мне удастся добиться некоего видоизменения приказа, но на такое не смели и надеяться. Когда же до них дошла правда, я тут же очутился в центре совершенно обезумевшей толпы, только на этот раз люди не рыдали, а радовались. Женщины, утирая струившиеся по щекам слезы, падали на колени и целовали мне руки. Мужчины, несмотря на мои яростные протесты, заключали меня в свои крепкие объятия и целовали в щеки. В течение нескольких минут я безуспешно сражался с благодарной толпой. С большим трудом мне все же удалось вырваться и закрыться в кабинете с Бедри.
– Могу я все же взять нескольких знаменитостей? – спросил он.
– Я дам вам одного человека, – ответил я.
– Но мне нужно три.
– Можете брать любых не старше пятидесяти лет.
Это его не удовлетворило, поскольку ни одной знаменитости такого возраста он не знал. Бедри «положил глаз» на господ Вейля, Рэя и доктора Фрю. Но у меня была для него только одна знаменитость «в рукаве», которую я намеревался уступить. Это доктор Виграм – англиканский священник, один из самых выдающихся людей в иностранной колонии, обратился ко мне с просьбой. Он буквально молил позволить ему ехать вместе с заложниками, чтобы предложить им утешение, которое может дать только религия. Я знал, что ничто не сможет доставить доктору Виграму большее удовольствие, чем стать тем самым «куском», который удовлетворит тягу Бедри к знаменитостям.
– Доктор Виграм – единственный выдающийся человек, которого вы можете получить, – сказал я Бедри.
