– Это вас, – сказал министр и передал мне трубку.
Звонил один из моих секретарей. Он сказал, что Бедри арестовал сэра Эдвина Пирса, бросил его за решетку и захватил все бумаги. Сэр Эдвин был одним из самых известных британцев в Константинополе. В течение сорока лет он занимался юридической практикой в оттоманской столице, активно сотрудничал с прессой, опубликовал несколько книг, принесших ему известность как эксперту в области восточной истории и политики. Ему было около восьмидесяти лет, он обладал спокойным характером и презентабельной внешностью. Когда началась война, я заручился специальным обещанием Талаата и Бедри, что те ни при каких обстоятельствах не потревожат сэра Эдвина Пирса и профессора ван Миллингена из Роберт-колледжа. Телефонное сообщение, полученное мной в присутствии Талаата, могло означать только одно: обещание нарушено.
Я сразу же обратился к Талаату, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.
– На все ваши обещания нельзя полагаться? – спросил я. – Неужели вам больше нечего делать, кроме как досаждать столь уважаемому и притом пожилому человеку, как сэр Эдвин Пирс?
– Не стоит волноваться, – ответил Талаат, – он провел в тюрьме всего несколько часов, и я немедленно позабочусь о его освобождении.
Он попытался связаться с Бедри по телефону, но не смог. К тому времени я уже успел узнать Бедри хорошо и познакомился с его методами. Если Бедри хотел, чтобы ему можно было дозвониться, он был легкодоступен в любое время дня и ночи. Если же его присутствие на другом конце телефонного провода могло сулить неприятности, даже самый дотошный сыщик не смог бы обнаружить его местонахождение. А поскольку Бедри дал мне торжественное обещание, что не потревожит сэра Эдвина, это был как раз тот случай, когда префект полиции предпочел оставаться недоступным.
– Я останусь в этой комнате, пока вы не найдете Бедри, – сказал я Талаату.
Турок отнесся к ситуации с юмором. Мы ждали довольно долго, но Бедри удалось остаться необнаруженным. В конце концов я позвонил одному из своих секретарей и отправил на поиски исчезнувшего префекта полиции.
– Скажите Бедри, что я арестовал Талаата в его собственном кабинете и не выпущу его, пока он не получит возможность отдать Бедри приказ об освобождении сэра Эдвина Пирса.
Талаат искренне наслаждался комичной ситуацией. Он знал Бедри еще лучше меня, и ему было чрезвычайно интересно, сумею ли я его найти. Правда, через несколько минут телефон зазвонил. Это оказался Бедри. Я предложил Талаату предупредить Бедри о том, что я лично отправляюсь в тюрьму на своем автомобиле за сэром Эдвином Пирсом.
– Пожалуйста, не пускайте его туда, – попросил Бедри. – Его появление поставит меня в глупое положение и повредит авторитету.
– Хорошо, – сказал я. – Я жду до шести пятнадцати. Если до этого времени сэр Эдвин не вернется к своей семье, я сам поеду за ним в полицию.
По пути в посольство я остановился у дома Пирса и постарался успокоить его супругу и дочь.
– Если ваш отец не вернется домой до шести пятнадцати, – сказал я, – пожалуйста, дайте мне знать немедленно.
Ровно в 6.15 зазвонил мой телефон. Мисс Пирс сообщила, что отец только что вернулся домой.
На следующий день сэр Эдвин посетил посольство, чтобы выразить мне свою признательность за хлопоты. Он сказал, что немецкий посол тоже приложил руку к его освобождению. Последнее заявление меня несколько удивило. Я был уверен, что никто не мог ничего предпринять, потому что все стало известно в то время, когда я находился в кабинете Талаата. Спустя полчаса я встретился с Вангенхаймом, нанесшим визит моей супруге. Я упомянул о деле Пирса и спросил, занимался ли он его освобождением. Мой вопрос явно удивил его.
– Что? Я помогал освободить этого человека? Старый мошенник! Совсем наоборот, я был тем, кто обеспечил его арест!
– Но что вы имеете против него? – удивился я.
– В 1876 году, – ответил Вангенхайм, – этот человек выступал за русских против турок.
Да, немцы отличаются злопамятностью. В 1876 году сэр Эдвин написал несколько статей для лондонской газеты «Дейли ньюс» с описанием массовых убийств в Болгарии. В то время в рассказы о злодействах обычно не верили, а в письмах сэра Эдвина содержались неопровержимые факты, раскрывшие глаза англоговорящим народам, что внесло свой вклад в дело освобождения Болгарии от турецкого ига. Этот акт гуманизма и журналистской честности принес сэру Эдвину большую известность, и именно за него немцы решили наказать его сорок лет спустя, бросив в турецкую тюрьму. Кстати, турки в этом вопросе проявили большую тактичность, чем их немецкие союзники, и не только вернули сэру Эдвину свободу и все бумаги, но и позволили вернуться в Лондон.
Бедри был несколько оскорблен моим успешным вмешательством в это дело и решил сравнять счет. Наиболее известным (после сэра Эдвина) англоговорящим юристом в Константинополе был 70-летний мальтиец Мицци. Правящие круги были им очень недовольны потому, что он был владельцем «Левант геральд» – газеты, которая нередко публиковала статьи, критикующие комитет «Единение и прогресс». В тот же день, когда был освобожден сэр Эдвин, Бедри явился в дом доктора Мицци в одиннадцать часов ночи, вытащил старика из постели, арестовал его и посадил на поезд, идущий в Ангору, в Малую Азию. Поскольку в Ангоре в это время свирепствовала страшная эпидемия тифа, вряд ли ее можно было назвать желательным местом для старого человека. На следующее утро, когда я впервые услышал об этом злодеянии, доктор Мицци уже был на пути к месту своей ссылки.
– На этот раз я вас опередил, – заявил Бедри с торжествующей усмешкой. Он был доволен, как ребенок. Наконец ему удалось «обойти на повороте» американского посла, который спокойно почивал в своей спальне, когда старого мальтийца отправили в самое сердце эпидемии в Ангоре.
Однако победа Бедри оказалась все же неполной. По моей просьбе Талаат отправил доктора Мицци вместо Ангоры в Конию. Там у одного из американских миссионеров доктора Додда был прекрасный госпиталь. Я устроил так, что доктор Мицци поселился там в чудесной комнате. В ней он прожил несколько месяцев, окруженный близкими по духу людьми, здоровой атмосферой, всеми книгами, которые только мог пожелать. У него было даже пианино – вещь, без которой он чувствовал бы себя совершенно несчастным. Поэтому я продолжал считать, что счет между Бедри и мной оставался в мою пользу.
В начале января появилась информация, что англичане подвергают жестокому обращению турецких военнопленных в Египте. Вскоре после этого я получил письма от двух австралийцев, коммандера Стокера и лейтенанта Фицжеральда. В них говорилось, что они уже одиннадцать дней находятся в грязном, сыром, полном паразитов подземелье военного министерства. Эти военно-морские офицеры прибыли в Константинополь на построенных в Америке субмаринах, совершивших беспрецедентный переход из Англии. Они прошли под минными полями Дарданелл и благополучно прибыли в Мраморное море, где уже в течение нескольких недель было прекращено всякое судоходство. Субмарина, на которой прибыли мои корреспонденты – Е-15, – была захвачена в Дарданеллах, а ее команда вместе с офицерами была отправлена в турецкую военную тюрьму в Малой Азии – Афиум-Кара-Гиссар. Когда поступило сообщение о якобы жестоком обращении с турецкими военнопленными в Египте, среди этих пленных были жребием определены двое, которым предстояло отправиться в Константинополь и подвергнуться наказанию в качестве ответной меры. Стокер и Фицжеральд вытянули несчастливые номера и провели одиннадцать суток в ужасной подземной темнице. Я немедленно обсудил инцидент с Энвером и предложил, чтобы врач и офицер, представители нейтральной стороны, осмотрели турок в Египте и сообщили свое непредвзятое мнение. Мы довольно быстро получили ответ о том, что информация оказалась ложной и турки в английском плену чувствуют себя прекрасно.
