Утром следующего дня Сорадачи вызвали на допрос, а вечером Казанова попросил вернуть ему одно письмо, дабы приписать к нему еще несколько чрезвычайно важных строчек. Бросившись на колени, доносчик заявил, что со страху отдал письма секретарю. Авантюрист притворился, что ему плохо, распростерся перед образом Святой Девы, поклялся отомстить предателю, а потом упал на кровать и целый день пролежат молча, отвернувшись лицом к стене и делая вид, что не слышит покаянных воплей своего сокамерника. В это время в голове у него вызревал план побега. Зная, что три первых дня ноября государственные инквизиторы проводили вдали от города, а тюремщики по этому поводу напивались и являлись на пост не раньше полудня, бежать следовало в одну из этих ночей. Желая на всякий случай узнать поточнее, когда судьбе будет угодно предоставить ему свободу, Авантюрист решил посоветоваться со своим оракулом, проще говоря погадать на любимой книге, поэме Лудовико Ариосто «Неистовый Роланд». Этот способ гадания именовался «вергилиев», ибо гадали в основном на Библии или поэмах Вергилия. Но Казанова решил обратиться к своему любимому автору. Гадание по книге до сих пор весьма популярно, однако время упростило его: достаточно взять книгу, назвать наугад номер страницы и строки (сверху или снизу) — и пожалуйста, ответ готов, гадающему остается только растолковать его. У Казановы этот процесс был значительно более сложным: вопрос, обращенный к оракулу, сначала записывался словами, затем цифрами, и после ряда хитроумных вычислений определялись страница и строка, а в случае с поэмой — еще и песня. Наконец любимая книга дала ответ: Tra il fin d’Ottobre е il capo di Novembre, «Между концом октября и началом ноября». Ободренный Казанова придумывает хитроумный план, в результате которого Сорадачи должен либо бежать вместе с ним, либо добровольно остаться в тюрьме. Суть плана состояла в том, чтобы поразить воображение злобного, но недалекого доносчика и не дать ему возможности погубить беглецов.
Казанова блестяще справился с поставленной задачей, убедив фанатичного Сорадачи, что Святая Дева прощает ему предательство Казановы и даже посылает им обоим своего ангела, дабы тот вызволил их из темницы. Роль ангела предстояло сыграть Бальби. Сообщив аббату час, когда тот, пробив потолок, должен был явиться к ним и вывести их обоих на чердак, откуда им под руководством Казановы предстояло пробраться на крышу, а затем спуститься по веревке вниз, Авантюрист принялся обрабатывать доносчика. Он то простирался ниц перед образом Мадонны, увлекая за собой незадачливого соседа и заставляя его громогласно читать молитвы, то обрызгивал стены камеры, а заодно и Сорадачи, святой водой из огромной бутыли, принесенной по его просьбе Лоренцо, то спаивал его вином и кормил чесноком, то на разные голоса увещевал запуганного до смерти шпиона бросить богопротивное ремесло, грозя ему в случае неповиновения всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Не привыкнув ни быстро соображать, ни иметь дело с людьми темперамента Казановы, Сорадачи сник и смиренно исполнял все указания своего энергичного сотоварища. И когда под треск ломаемых досок из дыры в потолке к ним в камеру спрыгнул бородатый аббат Бальби, перепуганный шпион, некогда работавший брадобреем, по приказу Казановы безропотно побрил и ангела, и Авантюриста ржавой половинкой ножниц. Затем, увязав в узелок немного белья, беглецы перебрались в камеру к графу, и пока Бальби собирал свои пожитки, а граф расписывал опасности задуманного предприятия, Казанова проник на чердак и проделал отверстие в крыше, вполне достаточное, чтобы сквозь него мог пролезть взрослый человек. Оставалось только сдвинуть свинцовую плиту, и путь был свободен. Веревку, свитую из простыней и салфеток, Авантюрист изготовил заранее.
Тем временем граф Асквини наотрез отказался от побега. Его возраст, комплекция и больная нога не позволят ему благополучно спуститься с крыши, а тем более переплыть канал. Свинцовые плиты чрезвычайно скользкие, глубина канала возле стен дворца невелика, вода не смягчит падения, и даже тот, кто умеет плавать, рискует сломать себе шею. Обещания Казановы вынести его на себе впечатления не произвели, он продолжал накалять страсти и в результате до смерти перепугал аббата Бальби, принявшегося упрекать Казанову за то, что тот плохо подготовил побег и ничего как следует не продумал. Авантюрист едва сдержался, чтобы не поколотить мерзкого аббата. Но пришлось смириться; пока Бальби был ему необходим.
Следом за графом отказался от побега и Сорадачи, чему Казанова в душе несказанно обрадовался. Внутренний голос давно нашептывал ему, что общество этого человека сулит одни несчастья. Запуганный шпион успел разобраться что к чему, однако вера в сверхъестественные таланты Казановы у него, по-видимому, еще сохранилась, и он стал уговаривать Авантюриста оставить его в тюрьме, обещая денно и нощно молиться святому Франциску о спасении своей души, а заодно и души Казановы. Тогда Авантюрист приказал ему вручить Лоренцо прощальное письмо, и тут же, в кромешной тьме, мелким почерком исписал клочок бумаги. Тюрьма приучила Казанову писать в темноте. На прощание Авантюрист пожелал сказать своим тюремщикам, что узнику, коли не давал он слова не предпринимать попыток к бегству, надлежит делать все, чтобы вернуть себе свободу, и право это основано на велении естества, ибо посадившие его в тюрьму власть предержащие при аресте отнюдь не спрашивали на то его согласия. Поступок его обусловлен велением исключительно разума и природы, так что если будет он по дороге схвачен снова, то он молит вернуть ему все его добро, оставляемое теперь в камере. А если Провидение спасет его, то все вещи его пусть перейдут во владение сокамерника его Сорадачи, человека малодушного и любящего себя больше, чем свободу.
Пока Казанова писал, луна, ярко освещавшая блестящую свинцовую крышу тюрьмы, скрылась, пора было отправляться в путь. Отдав половину веревки Бальби, Казанова первым вылез на мокрую и скользкую от ночного тумана крышу. Втыкая заточку в соединения плит, он с ее помощью осторожно добрался до гребня крыши и уселся на нем верхом. Неуклюжий монах, которому Авантюрист разрешил держать себя за штаны, пыхтя и ругаясь, взобрался следом. Во время подъема он ухитрился потерять узелок с одеждой и шляпу, которая, слетев у него с головы, резво покатилась по наклонной крыше и, покувыркавшись, упала в канал. Видя, что толку от монаха никакого, Казанова решил в одиночку отправиться по крыше, дабы найти способ спуститься с нее. Первоначально он полагал каким-нибудь образом зацепить веревку за конек и с ее помощью осторожно соскользнуть в канал, но зацепки нигде не было.
Скользя по гребню, он заметил несколько слуховых оконцев, находившихся явно за пределами тюрьмы, скорей всего, они вели на чердак Дворца дожей, и в такой поздний час там вряд ли находились люди. Но даже если они и встретят кого-нибудь из слуг, те вряд ли станут выдавать их инквизиции. Выбрав окошко повыше, то есть поближе к гребню, он, свесившись, с помощью заточки отодвинул закрывавшую его решетку, а затем, изловчившись, разбил стекло. Потом он осторожно вернулся к своему товарищу, встретившему его отборной бранью. Аббат был недоволен, что Казанова бросил его одного на целых два часа. Не обращая внимания на дурное настроение своего спутника, Казанова проводил его к слуховому окну. Обмотав монаха под мышками веревкой, он начал осторожно его спускать. С грехом пополам тот протиснулся в оконце, и вскоре веревка перестала натягиваться. Аббат отвязался, и Казанова, вытянув веревку, понял, что расстояние до пола значительно превышает человеческий рост. Не вняв просьбе Бальби сбросить ему веревку, Авантюрист пребывал в горестном раздумье, как вдруг колокол собора Святого Марка пробил полночь. Звук этот словно вдохнул в Казанову новые силы. Оглядевшись вокруг своим острым взором, он заметил возле одного из слуховых окон небольшую площадку, а на ней бадью с раствором и довольно высокую лестницу. Казанова ухитрился поднять лестницу к себе на конек, а затем протолкнуть ее в окошко, куда он спустил монаха. Затем он начал спускаться сам. Несколько раз ноги и руки его предательски скользили по гладкому свинцу, и только удача спасла его от падения. Наконец он соскользнул в окно, по лестнице спустился на пол и очутился рядом с поджидавшим его монахом.
