Склочный узник близко сошелся с товарищем по заключению Франсуа де Сонжи, бароном де Лалле, вором, разбойником и распутником. Приятели вместе обедали, играли в карты и ссорились из-за карточных проигрышей. Платить за де Лалле было некому, его содержали за казенный счет, и потому он постоянно обедал вместе с Донасьеном, знавшим толк в хорошей кухне. Но все деньги, которые де Сад ему проигрывал, он взимал с него до последнего су. Хотя азартные игры в крепости были запрещены, де Лонэ, желая облегчить положение де Сада, сделал для него и для его приятеля послабление. Только бы узник не замыслил побег! Заметив в компании де Сада и де Лалле лейтенанта Дюкло из крепостного гарнизона, комендант удвоил слежку за де Садом: от такой дружбы можно было ожидать только побега! Подозрения коменданта были справедливы.
Тем временем в голове де Сада окончательно сложился «образ врага», олицетворением которого закономерно стала мадам де Монтрей. Письмо, написанное де Садом сардинскому королю, является тому свидетельством: «…Теща, исполненная самых гнусных корыстных соображений, мечтает только о том, как бы меня разорить; она воспользовалась моими несчастьями и обратила против меня всю строгость закона, заставила вынести мне приговор и, как следствие, вынудила меня исчезнуть навсегда <…> Сир, если бы эта неправедная женщина, желающая погубить меня, боялась только моих жалоб, тогда к чему все ее старания изменить заслуженное наказание? Почему она не позволила заключить меня в тюрьму на родине? Она прекрасно знает, что король, мой повелитель, не позволил бы ей этого. Поэтому она, пребывая в нелепом заблуждении, пытается обмануть того, в чьих руках сегодня находится моя судьба. Но я надеюсь, что Ваше Величество <…> узнав, какова на самом деле истина, и признав лживыми сведения, при помощи которых вас пытались перехитрить, вскоре вернет мне долгожданную свободу, получив которую я сумею сбросить иго этой женщины, снять с себя ужасные обвинения, выдвигаемые ею против меня. Ибо она, понимая, что я не в состоянии защищаться, возобновляет свои обвинения каждодневно, желая навсегда похоронить меня в стенах сей крепости…»
Король на послание не ответил, и де Сад решил, что вызволить его из тюрьмы сможет только он сам — то есть надо бежать. Сначала маркиз предоставил действовать Рене-Пелажи, прибывшей в Савойю в мужском наряде. Пробраться в крепость и освободить супруга мадам де Сад не удалось. Она даже не сумела добиться свидания, так как не смогла придумать веских причин, чтобы это свидание разрешили. Убедившись, что жена его потерпела фиаско, Донасьен стал обдумывать способ побега и искать в крепости окно, не забранное решеткой. Такое нашлось — в отхожем месте рядом с кухней, где де Сад имел обыкновение ужинать вместе с де Лалле. Со стороны коменданта это было грубым нарушением распорядка, но де Лонэ, желая хоть как-то утихомирить знатного скандалиста, предоставил де Саду и его приятелю такое послабление. Избавиться от барона было невозможно, и Донасьен Альфонс Франсуа, посчитав, что сообщник ему не помешает, поведал де Лалле план побега. Тот план одобрил, но, приглядевшись к окошку, тяжело вздохнул: барон был толст.
Вечером 30 апреля 1773 года житель Шамбери по имени Жозеф Виолон, предупрежденный Латуром, устроился в зарослях у подножия Миоланского замка. Там же он спрятал лестницу, с помощью которой беглецам предстояло спуститься со стены — не прыгать же маркизу и барону из окна! Пока Виолон ожидал у подножия крепости, беглецы плотно поели и незаметно проникли в тесное помещение отхожего места. Латур был отправлен в камеру маркиза — оставить прощальное письмо коменданту и зажечь свечи, чтобы караульный, ночевавший в прихожей де Сада, не сразу заметил отсутствие заключенного. Донасьен рассчитал правильно: вернувшись с ужина, караульный заметит под дверью свет и не станет беспокоить знатного узника. Глядя на узкую полоску света, выбивавшегося из-под двери, караульный действительно задремал и проснулся, когда ночь уже вступила в свои права. Обнаружив, что свет у узника все еще горит, он распахнул дверь, увидел пустую комнату и поднял тревогу. Но к этому времени беглецы были уже далеко.
А пока караульный спал, де Сад с трудом протолкнул в узкое окно нужника своего отчаянно ругавшегося приятеля, вслед за ним выбросил сверток с одеждой, а затем вылез сам. Беглецы спустились на каменный парапет, осторожно, друг за другом, перевалили через него и, цепляясь за каменные выступы, добрались до верхней ступени лестницы, подставленной Виолоном. К счастью, расстояние от парапета до земли не превышало четырех метров. Ощутив под ногами твердую почву, беглецы переоделись: протискиваться в окно им пришлось в одних рубашках, которые от соприкосновения с нестругаными рамами и острыми камнями теперь висели на них клочьями, особенно на бароне. (Немного фантазии — и исцарапанный барон вполне мог сойти за очередную жертву маркиза!) Приведя себя в порядок, беглецы в сопровождении верного помощника углубились в заросли, над которыми словно молочный кисель растекался туман, постепенно скрывший от глаз беглецов опостылевшую тюрьму. Правда, де Лалле вскоре был вновь арестован и водворен в ненавистный замок…
Де Сад пробыл в Миоланской крепости четыре месяца и двадцать один день — с 9 декабря 1772 по 1 мая 1773 года. За это время он извел литры чернил на жалобы и письма — и, видимо, не только на них. Предупреждая коменданта Миолана и губернатора Савойи о необходимости держать де Сада в строгой изоляции, мадам де Монтрей особенно настаивала на проверке его корреспонденции: она опасалась, что де Сад успел отпечатать в Женеве памфлет, в котором содержались оскорбительные выпады и угрозы в адрес семьи его жены, главным образом в ее собственный адрес. Это косвенное свидетельство вновь говорит о том, что лавры литератора не давали де Саду покоя задолго до его заключения в Венсен. Устанавливая связи с издателями, де Сад, невзирая на свое древнее дворянство, активно стремился стать членом Литературной Республики. А если пера его опасалась сама Председательша, значит, таланта ему было действительно не занимать: мадам де Монтрей не стала бы беспокоиться из-за бездарной писанины.
Глава V.
МАРКИЗОВ ОСТРОВ
Маркиз де Сад, тридцати трех лет от роду, сеньор Ла-Коста, Сомана и Мазана, перешел на положение нелегала. Перед беглецом из Миоланской цитадели было две дороги: отдать себя в руки правосудия и требовать пересмотра дела или скрываться до тех пор, пока правосудие само не найдет его. Он выбрал вторую — надеясь, что все как-нибудь уладится само собой. Он до сих пор не допускал возможности того, что может быть наказан за «выпоротую задницу какой-то шлюхи». Впоследствии в новелле «Одураченный председатель» он припомнит своим судьям и Аркейское дело, и приговор, вынесенный парламентом в Эксе, и марсельское расследование. «…Напомните парижским судьям <..,> знаменитый случай, произошедший в 1769 году. Тогда судьи, повинуясь велению сердец, взволнованных гораздо больше при виде выпоротой задницы шлюхи, нежели при виде умиравшего от голода народа, отцами коего они себя считали, начали уголовный процесс против вернувшегося из армии юного офицера, который, посвятив лучшие свои годы служению королю, по возвращении не обрел иных лавров, кроме унижения, уготованного ему злейшими врагами той самой родины, кою он защищал», — писал де Сад, вспоминая историю Розы Келлер.
