И в чем же его обвиняли? В том, что он питал дружескую привязанность к кардиналу Рогану и осмелился выступить в его защиту! Его враги стали доискиваться истории рождения его, откуда берет он средства свои к существованию. Но как они ни старались, им не удалось узнать ни об одном поступке, ни об одном слове, кое бы не отличалось добропорядочностью, не было бы исполнено почтением к законам.
Господа, если вы дадите просителю разрешение вновь поселиться во вверенной вам стране, признательность его будет пребывать с вами всю его жизнь. А если вы сочтете уместным его обращение в ваш суд, он представит убедительные доказательства, что состояние его, равное примерно тридцати тысячам лир, находится в нечестных руках. Но если вы посчитаете, что не следует преследовать этих бесчестных людей, он готов пожертвовать состоянием своим, ибо единственным его желанием является окончить дни свои под сладостной сенью ваших законов, исполняя обязанности добродетельного гражданина»8.
О петиции магистра стало известно кардиналу Рогану. Будучи избранным (против собственной воли) депутатом от духовенства, он принял участие в работе Учредительного собрания, но, не согласный с первыми же его декретами, отошел от политики, а весной следующего года эмигрировал. М. Авен приводит письмо Рогана от 7 декабря 1789 года, адресованное архиепископу Лиона, города, куда намеревался отправиться Калиостро. Полагая, что его друг и учитель уже во Франции, кардинал, желая облегчить ему обустройство, рекомендовал его архиепископу:
«Монсеньор, полагаю, вы часто слышали от меня о графе Калиостро и знаете, что я всегда восхищался его удивительными талантами, его любовью к благотворительности и его добродетелями, снискавшими ему уважение многих достойных людей в Эльзасе и, в частности, мою горячую привязанность. Насколько мне известно, он вот-вот прибудет в Лион под именем графа Феникса, и я рекомендую его вам самым живейшим образом. […] Убежден, вы проникнетесь к этому благодетельному человеку теми же чувствами, что и я. […] Надеюсь, предприятие его удастся, и мне хотелось бы только поспособствовать ему в этом. Я также написал о нем господину Сегье и кардиналу де Люиню»
[72].
Калиостро ожидал ответа от Генеральных штатов, но из Франции пришла новость о начале революции. Бастилия пала, и папские чиновники, содрогаясь от ужаса, вспомнили, что в свое время Калиостро предсказал это событие. Немедленно пронеслась мысль: а не является ли магистр агентом французских революционеров или грозно прославившихся иллюминатов, исполнивших свое обещание и нанесших удар по французской монархии? Если это так, значит, Калиостро прибыл в Рим, чтобы вести подрывную деятельность, а все его фокусы — это прикрытие для дел тайных и страшных.
Кто-то быстро выпустил брошюру под названием «Пророчества Калиостро и прибытие его в Париж», написанную «по мотивам» слухов непроверенных, но вполне в духе легенды о Калиостро. Написаны «Пророчества…» в форме письма из города Бриксена в Тироле.
«Наконец я еду в Париж. Я обещал вернуться в этот город, как только Бастилия перестанет существовать, а на ее месте разобьют площадь для народных гуляний. […] И вот, 14 июля, в День св. Бонавентуры, между 11 и 12 часами ночи, после беседы с двумя паломниками народа Szalatzki из далекой Сибири, жаждавшими просвещения о Великом Делании, я лег спать, и мне был чудесный сон, посылаемый философам, дабы те могли формировать свои суждения о будущем. Я стоял рядом с грозной крепостью, а с ее высоких стен сыпались камни, и чем больше их сыпалось, тем легче становилось у меня на душе. Разбудив жену, я поведал ей сон и сказал, что Бастилия разрушена, отчего и ощутил необычайную легкость. “Спи… и не мешай мне спать, — ответила жена”. Стоило мне закрыть глаза, как я услышал крики радости. Вскочив, я схватил карандаш, лист бумаги и записал: Бастилия пала 14 июля 1789 года.
Немедленно вспомнив о негодяе де Лонэ, я бросился к книге цифр, с которой не расстаюсь вот уже 20 лет, и совместил каждую букву имени коменданта с особым шифром… и везде получился ноль. А это означало, что де Лонэ простился с головой.
Я решаю проверить и беру чудесную бутылку. Некогда я совершил путешествие в край, где проживало армянское племя Tzaniens; там я познакомился с тамошним 188-летним розенкрейцером, выглядевшим не более чем на 60 лет. Человек сей подарил мне бутылку и сказал, что, если подогреть содержащуюся в ней жидкость, из горлышка начнет подниматься пар, который постепенно обретет форму того, о ком или о чем ты хочешь узнать. Я нагрел бутылку и вскоре над ней в облачке пара возник красный призрак без головы, в коем я опознал де Лонэ.
В Тироле о падении Бастилии узнали только 15-го вечером.
Ну и где сейчас те министры, что швырнули меня в эту гнусную крепость, а в оправдание свое заявили, что я ввел их в заблуждение своей родословной? При чем здесь мое рождение и камера в Бастилии? Да будь я хоть сыном ужа и гадюки, это не повод сажать в Бастилию! О, гнусные чудовища, душившие и Францию, и ее короля, лучшего из королей. Как только он мог им доверять?! Ведь это они хотели установить во Франции демономанию, единственный способ правления, о котором не упоминает Монтескье. Так разве теперь я не могу просить у Национального собрания возмещения ущерба? Бедный Калиостро! Тебя ограбили, обворовали! Напрасно ты станешь искать на развалинах Бастилии свои алмазы и золото, они могут быть только в шкатулке у де Лонэ. Я не был на свадьбе в Кане Галилейской, но я приеду на свадьбу, которою сыграет парижский народ со свободой. Обручение уже состоялось, брачный контракт подписан. А будущие поколения не устанут повторять, что отпраздновали эту свадьбу в царство Людовика XVI, лучшего из королей, когда министерский деспотизм рухнул вместе с падением Бастилии»9.
Автор «Пророчеств…», без сомнения, был прекрасно осведомлен о сильной неприязни Калиостро к де Лонэ. Как, впрочем, и автор иронического «Завещания де Лонэ»
[73], где комендант Бастилии оставлял на память «бедняге Калиостро» великолепную табакерку, кою он забрал себе при обыске его жилища. В революционной Франции имя Калиостро все еще оставалось на слуху, и это не могло не беспокоить папскую полицию, особенно в связи с развитием событий в этой стране, где осенью Национальное собрание отменило церковную десятину, а затем издало декрет о передаче церковного имущества нации.
В папскую канцелярию поступил отчет о сеансе духовидения, во время которого «чернокнижник Калиостро» увидел «страшные картины, подрывавшие основы французской монархии». Отчет был составлен на основании рассказа аббата Луки Антонио Бенедетти, лично присутствовавшего на вышеуказанном сеансе, состоявшемся на вилле Мальта. «Мы прибыли около двух часов ночи, — писал Бенедетти. — Лакей, посмотрев на наши приглашения, ввел нас в ярко освещенную комнату; стены ее украшали эмблемы и рисунки: треугольник, отвес, уровень и прочие масонские символы. Здесь же стояли статуи идолов ассирийских, египетских и китайских. Зал заполняла знать; я вскоре узнал кардинала де Берни, аббата Квирино-Висконти, князя Фредерико Сеньи, маркиза Вивальди, маркиза Массини, княгиню Санта-Кроче, княгиню Риццонико делла Toppe и других. В глубине зала стоял алтарь, на нем располагались черепа, чучела обезьян, живые змеи в бутылках, совы, вращавшие светящимися глазами, пергаменты, тигли, стеклянные шары, амулеты, пакетики с порошками и прочие дьявольские штучки.
