В Эттале Сергей подробно обсуждал оперу с Линой. Он играл на рояле партию Ренаты, а Лина время от времени подпевала. Так у Сергея возникла идея дополнить оперу вокальной сюитой. В полном соответствии с «мистической» символической манерой они перенесли творчество в жизнь, разыгрывая сцены из оперы во время прогулок по Этталю и окрестностям. Они продолжали вести споры о духовной и физической любви, но на сей раз речь шла об опере. Это был романтический период в их жизни – возможно, самый романтический, который позволил Лине хоть ненадолго забыть о тяжелых испытаниях последних трех лет в Париже и Милане. В мае физическая сторона их отношений одержала верх над духовной. Лина узнала, что беременна. На половине срока, 8 октября 1923 года, Лина и Сергей поженились. Брачные обеты они произнесли в ратуше Этталя в присутствии бургомистра. Свидетелями были Башкиров и мать Сергея. Кроме того, присутствовали покровители искусств из Мюнхена, полковник Эвальд со спутницей. Церемония была ничем не примечательной, за исключением одной детали: Лина и Сергей были иностранцами. Полковник помог им выправить документы и получить разрешение на бракосочетание. В тот раз все благополучно устроилось, но в будущем тот факт, что Лина и Сергей иностранцы, сыграет роковую роль. Спустя много лет в Москве их брак будет признан недействительным по самой нелепой причине – он не был зарегистрирован в советском консульстве. Решение непостижимое, и отнюдь не в мистическом смысле этого слова.
Глава 5
Последние нескольких месяцев беременности Лина провела в тишине и покое пансиона в Севре. У нее родился сын – Святослав. Имя выбрал Прокофьев, хотя предпочел бы назвать сына Аскольдом в честь киевского князя, правившего в дохристианский период. Но Сергей побоялся, что ребенку откажут в крещении. Таким образом, молодые родители сошлись на имени Святослав, сочетавшем слова «святой» и «слава».
Беременной Лине пришлось провести три последних месяца в одиночестве. Сергей отправился в турне – Женева, Лондон, Париж – со своим Третьим концертом для фортепиано, в котором присутствовало больше энергии и темперамента, чем в небольших произведениях, в которых Сергей время от времени подражал французским композиторам, вдохновленным дадаизмом и джазом, – к примеру, Франсису Пуленку. В цирковом балете «Трапеция», написанном в 1924 году, ритмы менее острые и блюзовые линии сменяются чеканным, острым ритмом остинато. Опера «Огненный ангел», мрачная и «приглушенная» по колориту, и созданная в 1925 году Вторая симфония, по словам самого автора, кованная из «железа и стали», потерпели полное фиаско в Париже. Но Сергей пошел навстречу французской благопристойности и сдержанности, добившись чистого, прозрачного звучания, которое назвал «новой простотой». Он сравнивал то, что делал сам, с тем, что «делал Моцарт после Баха»: подчеркивал «более простую мелодичную составляющую»
[172]. Диссонанс ради диссонанса вышел из моды. Несмотря на обращение к европейским композиторам, во время турне Прокофьева продолжали рекламировать как русского виртуоза, и сам Сергей любил говорить, что он дитя земли Русской – по крайней мере, до того, как ее перепахали большевики. Это был неоднозначный период в карьере Сергея.
Расходы и проблемы, связанные с переездами, раздражали его не меньше, чем пограничники, требующие предъявить визу и cartes d’identite, удостоверение личности. Сергей досадовал на недостаток внимания к его сценическим произведениям: Европа, например, с прохладцей отнеслась к его любимым операм, и у «Шута» была недолгая сценическая жизнь. Оставаясь по-юношески энергичным, Сергей, тем не менее, начинает подумывать о сокращении гастрольного графика, чтобы посвятить освободившееся время творчеству и семейной жизни. Кризис в отношениях с Линой, едва не приведший к разрыву в июле 1922 года, давно прошел; за первые месяцы супружества любовь Сергея к Лине стала еще сильнее.
Мария Прокофьева оставалась в Баварии. Сергей надеялся перевезти мать во Францию и найти для нее хороший дом престарелых с медицинским уходом, но Мария не могла путешествовать из-за больного сердца. Она жила с Башкировым в скромном пансионе в Обераммергау – вилла в Эттале была продана владельцем в 1923 году. Сергей приехал в Обераммергау в феврале 1924 года и нашел мать в ужасном состоянии; временами она теряла способность говорить, не могла поднять голову с подушки, то погружалась в забытье, то снова приходила в себя. Сиделки предполагали, что ей осталось жить всего несколько дней, и Сергей боялся, что не сможет быть с Линой в Париже, когда придет время родов. Лина не уставала повторять, что о ней хорошо заботятся. Она понимала, что Сергей должен оставаться с матерью.
По совету врача Лины Сергей договорился, чтобы ее положили в больницу раньше срока – предполагалось, что роды придутся на последнюю неделю февраля или первую неделю марта. Лина хотела рожать в Американском госпитале во Франции, но цена комфортабельной палаты на двоих оказалась слишком высокой. К тому же Лина никак не могла подтвердить свое американское гражданство. Таким образом, ее врач, блестящий специалист Габриэль Буф де Сен-Блез, устроил Лину в госпиталь Святого Антония.
Мария почувствовала себя лучше, и Сергей вернулся в Париж, где со дня на день должна была появиться мать Лины, приславшая телеграмму, состоявшую из трех слов: «Приплыву примерно 20-го»
[173]. Но измученная и встревоженная Ольга добралась до Франции только 24 февраля. Вполне естественно, что первым делом она спросила новоиспеченного зятя о самочувствии дочери. Беременность Лины была тяжелой. Однако им с мужем удавалось бывать в обществе, ходить в гости, и как-то на вечернем приеме они даже танцевали – платье с завышенной талией скрывало ее положение. Несмотря на угрозу преждевременных родов, Лина доходила весь срок. За два дня до родов Сталь затащил Сергея в кабаре на Монмартре, чтобы выпить дешевого шампанского за здоровье будущего ребенка.
Святослав родился в 08:45 27 февраля 1924 года. Муж Лины и ее мать были вместе с ней, но непосредственно при рождении ребенка не присутствовали; медсестры попросили их покинуть палату. В своем дневнике Сергей вспоминал, как играл с Линой в карты между схватками. Чтобы немного успокоить Ольгу, Сергей повел ее прогуляться. После того как ребенок появился на свет, врач поздравил Сергея, дал ему халат и проводил к Лине. Она лоснилась от пота, была в полубессознательном состоянии и «без живота»
[174], как записал Сергей в дневнике, перед тем как приступить к описанию процесса кормления грудью. Гасси Гарвин прислала в подарок 2000 франков и 3000 франков для оплаты опытных нянек, понимая, что Сергей будет настаивать на том, чтобы летом Святослав целый день находился с няней – рождение ребенка не должно было сказываться на работе отца. Кроме того, Гасси предложила стать законным опекуном Святослава – на случай непредвиденных обстоятельств.
