Разумеется, Лина не могла не испытывать предубеждения по отношению к Мире, но ради Сергея она должна была объяснить вероятные мотивы молодой женщины и высказать сомнения в том, что это действительно настоящая любовь. «Вспомни, что ты написал мне, когда впервые встретил ее: не ты выбрал их – Миру и тех, кто, по-видимому, руководил ею, – это они «выбрали» тебя. И на летнем курорте было то же самое. Ты – не какая-то песчинка на берегу, ты Сергей Сергеевич Прокофьев, ведущий композитор, известная личность, семейный человек, и ты вдвое старше ее. К тому же ты отдыхал вовсе не инкогнито. Ты можешь рассуждать о любви с первого взгляда, но кто тебе поверит? В Кисловодске было достаточно свидетелей того, что она ходила за тобой повсюду»
[413]. Когда-то давно Сергей обвинил Лину в желании выйти замуж за известного композитора, чтобы «покрасоваться»; однако за годы брака Лина доказала, что это неправда – она никогда не гналась за славой и всеобщим вниманием. Но Мира совсем другой человек – и более чувствительная, и более расчетливая одновременно.
Лина напомнила Сергею расхожую советскую фразу: «Никогда не езди отдыхать на юг в одиночку» – опрометчивое поведение может иметь серьезные последствия, а потому лучше ехать с другом, который будет присматривать за тобой
[414]. Лина пыталась выступить в роли этого самого друга, но у нее больше не осталось сил бороться. Перефразируя идеи Христианской науки, она закончила четырехстраничное послание фразой на английском о том, что ее муж попал под «деспотизм» Мириного «гипноза», а любой самообман бесплоден и ни к чему не ведет
[415]. Лина не может заставить Сергея изменить жизнь, задуматься о недостатках своего собственного характера и научиться отвечать за них вместо того, чтобы винить окружающих. Лина не сумела спасти ни Сергея, ни их брак.
Сергей видел, что жена страдает, – да и как он мог этого не заметить? – но утверждал, что она не понимает всей глубины его чувств к Мире. «Только сейчас, – заявил он с неоправданной жестокостью, – я понял, насколько пуста была моя жизнь последние нескольких лет – не считая, конечно, работы»
[416]. Сергей утверждал, что у них с Линой тоже были хорошие времена, однако он их уже не помнит. Желая оправдать свой уход, Сергей обвинил Лину в том же, в чем она обвиняла его, – во враждебности, холодности, равнодушии. Они отдалились друг от друга, заявил Сергей. Когда Лина, делая над собой усилие, целует его, он чувствует себя неверным супругом, изменившим человеку, который искренно любит его, – Мире. Он скрывал свои чувства к другой женщине, потому что боялся насмешек – ведь он намного старше Миры и гораздо выше ее по статусу. В течение двух лет Сергей обдумывал сложную ситуацию, и теперь пришло время принять решение. Мира не может всегда оставаться в тени. Он сделал свой выбор.
Вот и все, что написал Сергей, – всего триста слов в ответ на Линины пятнадцать тысяч. Сергей считал, что Святослав забудет его через год-два, а у младшего, которому всего десять, эти события вообще выветрятся из памяти. Он ошибся – Олегу было в то время одиннадцать, и он будет помнить об этом всю жизнь. Заблуждался Сергей и относительно чувств Лины, безосновательно обвиняя жену в равнодушии – она всегда была беззаветно предана ему. Сергей оказался прав только в одном: его связь с Линой было невозможно разорвать. Она останется навсегда, предсказал Сергей, «а иначе и быть не может»
[417].
22 июня 1941 года Гитлер осуществил свое давно запланированное вторжение в Советский Союз. Сталина обманули, и Вячеславу Молотову, подписавшему договор с Германией, было поручено выступить по радио и объявить советскому народу о нападении без объявления войны. Началась беспорядочная эвакуация высокопоставленных чиновников и других государственных служащих – в том числе известных деятелей культуры – на юго-восток. На московских вокзалах царил хаос, мужья и любовницы ехали в одном направлении, жены и дети – в другом.
Сергей тоже уезжал в эвакуацию, вернуться ему предстояло только через два года. В 1943 году, приехав в Москву вместе с Мирой, он выглядел подавленным и несчастным. Пара, жившая в гражданском браке, поселилась в гостинице в центре города – «стыд», по мнению Лины, – и Сергей погрузился в работу над патриотической оперой «Война и мир» по роману Льва Толстого
[418]. Ему почти нечего было сказать жене, а еще меньше сыновьям, которые, по совету матери, не требовали и не ожидали от отца объяснений. Во время войны Святослав и Олег оставались с Линой в московской квартире, заботясь о матери так же, как она заботилась о них.
Глава 10
Святослав не служил в Красной армии; сначала он был освобожден из-за плохого зрения, а позже из-за туберкулеза. В его военном билете было написано, что он не годен к военной службе
[419]. Несмотря на это, Святослав принимал участие в обороне Москвы в период с осени 1941 года до весны 1942 года. Святослав, как и тысячи москвичей, дежурил на крышах домов во время ночных воздушных налетов. Сотни зажигательных бомб дождем сыпались с неба, вспыхивая и загораясь от удара. Они, конечно, сильно уступали по мощности пятисот– и тысячефунтовым бомбам, имевшимся в арсенале люфтваффе, однако могли вызвать серьезный пожар. От них загорались крыши и чердаки домов. Жильцы в асбестовых рукавицах хватали зажигательные бомбы и сбрасывали их с крыш на мостовую, где их тушили при помощи песка и воды. Сохранился репортаж тех лет, в котором женщины в защитных масках бросают пылающие «зажигалки» в ведра. Лина всего один раз была на крыше во время налета, но не успела подняться наверх, как прозвучал сигнал тревоги, призывающий всех идти в укрытие. На всю жизнь она запомнила зарево пожаров, орудия на крышах, прожектора, освещающие небо над четырехмиллионным городом, и опустевший, затихший центр. Рассказывая о войне, Лина часто вспоминала эту гнетущую тишину.
Когда в июле 1941 года начались массированные бомбардировки Москвы, Лина с сыновьями нашли убежище на ближайшей к их дому станции метро «Курская». В первом, самом страшном массированном налете, участвовало двести немецких бомбардировщиков, которые в течение пяти часов бомбили город, сбрасывая снаряды каждые полчаса. Репродукторы, висевшие на столбах и стенах домов, передавали приказ спускаться в убежище – те же самые репродукторы, которые играли прокофьевскую «Здравицу» Сталину в декабре 1939 года. Диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан скорбным размеренным голосом зачитывал сводки Информбюро и приказы Верховного главнокомандующего. Даже сообщая об успехах Советской армии, Левитан сохранял торжественную мрачность. В промежуток между 23:00 и полуночью тысячи людей, главным образом женщины и дети, с теплой одеждой и постельными принадлежностями спускались по длинным эскалаторам на станции метрополитена. Люди спали на скамейках вдоль стен, на полу, на деревянных настилах, установленных на рельсах, – движение поездов было прекращено. Медицинские сестры в форме Красного Креста патрулировали зал, раздавая бинты, воду и витамины. Взрослые играли в настольные игры, а дети бегали по туннелям между станциями. Бомбоубежища стали вторым домом; на одной станции продавали молоко, на другой устроили временную библиотеку.
