Почему же эта встревоженная женщина своим чутьем почувствовала необходимость иметь при себе тайного, постоянно присутствующего защитника для своего новорожденного младенца, слабость которого так терзала ее сердце матери. Тогда она еще не знала о той страшной болезни, которой был подвержен маленький Алексей. Ее материнский инстинкт подсказывал ей необходимость окружить своего ребенка самыми хлопотными заботами, принять все меры предосторожности. Все вокруг теперь представлялось ей в угрожающем свете.
Очень скоро генералу было позволено посещать самые интимные сборища, устраиваемые государыней. Мало-помалу она все подробнее признавалась ему в тех страхах, которые не оставляли ее в покое.
И вот высшие сановники, статс-дамы дворца, члены императорской семьи принялись измышлять «любовный роман», в который каждый из них вносил свою воображаемую скабрезную деталь. Боже, какая удачная находка, какой удобный предлог, чтобы подвергнуть критике все действия несчастной Александры, занимаемую ею позицию. Николай II знал, что ему не в чем упрекнуть свою безукоризненную супругу. Он слишком хорошо ее знал, чтобы усомниться в ее верности ему. Но из-за надоедливых жалоб матери, которая продолжала выдвигать против его жены самые худшие подозрения, из-за ехидных улыбочек своих дядьев, кузенов, придворных дам ему приходилось демонстрировать свою власть. При каждой встрече с сыном Мария Федоровна непременно затрагивала эту тему, изливая на невестку весь свой накопившийся яд. Она даже утверждала, что интимные отношения царицы с генералом длятся уже давно, о чем никто прежде и не подозревал. Перед своей фрейлиной Тютчевой, графиней Игнатьевой и другими придворными дамами она, имея в виду своего внука, заявила: «Никогда какой-то “бастард” не взойдет на русский трон».
Фрейлина Тютчева, заливаясь слезами, сообщила царице о таком ужасном предположении ее свекрови. Почему же ее муж не мог оградить ее от всех этих унижений, наветов, почему своей властью не заставил замолчать все эти злые языки, способные добиться того, чего желала мать императора, — раздора в императорской семье, которая, насколько было известно, была вполне счастлива?
Вряд ли стоит портить вам всем настроение, посвящать в малейшие подробности той тайной борьбы, скрытой борьбы, которую вели между собой эти две женщины. Мария Федоровна без устали преследовала свою невестку. Но необходимость соблюдения приличий заставляли ее удерживаться от слишком язвительных, постоянных атак. Императора, занимавшегося решением сложных проблем, связанных с поражением русской армии в Японии, выводили из себя все эти сплетни, нацеленные на то, чтобы омрачить его прежде такую простую, без всяких огорчений, супружескую жизнь.
Но осенью 1905 года было все же принято решение направить генерала Орлова с важной миссией в Каир, где Россия имела большие интересы.
Вдруг мой дядя перебил Лаврова:
— Дорогой друг, прошу прощения за то, что перебиваю вас. Но мне куда лучше вас известна вся история этой миссии. О ней мне часто рассказывали мои родители, отец — Александр Павлович Мурузи, моя мать. Отец служил уполномоченным по возвращению задолженности в Каире. Насколько я помню, как мне рассказывали, в этом городе в гостиничном номере был обнаружен труп генерала Орлова, — он покончил с собой, пустив себе пулю в лоб из револьвера, оружие валялось на полу рядом с креслом, в котором сидел самоубийца.
Лавров, словно получив невидимый электрический заряд, вскочил со своего стула, энергично заходил взад и вперед по комнате, чтобы справиться с охватившим его гневом, и громко закричал:
— Все это ложь, чистая ложь! Генерала Орлова на самом деле Николай II направил с секретной миссией в Египет, в Каир, и он там на самом деле умер в гостиничном номере в каирском отеле. Но он не покончил с собой. Его убили!
Этот неопровержимый факт и привел к драматическому исходу судьбы моего брата, которого императрица назначила следить за каждым шагом несчастного генерала во время его поездки в Каир или, если лучше и точнее выразиться, во время его египетской ссылки. Чутье императрицы ее не подвело.
Когда мой брат прибыл 19 октября 1905 года в Каир, генерала уже не было в живых. Его казнь состоялась часов сорок назад.
«Александрийская газета» преподнесла его смерть как обычный, банальный факт. Мой впавший в отчаяние брат, которому императрица поручила передать кое-какие записи из ее дневника ему в руки, чтобы он их сохранил, приехал на место слишком поздно.
Но у него еще было время, чтобы провести до конца расследование его гибели, так как ему была известна вся правда. Участники масштабного политического заговора, используя слабости царя и эту выдуманную от начала и до конца любовную идиллию, хотели обмануть, ввести в заблуждение тех, кто хотел разоблачить истоки революционного движения, направленного на разрушение трона Романовых!
Игорь Лавров, давая такое долгое объяснение, каким-то странным образом изменился в лице. Он побледнел, лихорадочно сжимая пальцы. Все вокруг него молчали. На меня эта сцена произвела гораздо более сильное впечатление, чем на остальных. Глубокое почтение, выражаемое моим отцом к этой государыне-мученице, преследовало меня, не давало покоя. Мне хотелось знать все. Попытаться все восстановить, все пережить самой.
В тот вечер, когда я вернулась домой, я дала себе твердое торжественное обещание все сделать для того, чтобы лучше, поподробнее узнать об этой странной истории.
Я расспрашивала всех русских друзей нашей семьи. Князь Феликс Юсупов немало написал об этом периоде истории России, да и рассказывал немало. Я познакомилась с одним старым сотрудником Охранного отделения, укрывшегося в Париже, Жаном Якоби, который, выучив французский, сделал себе превосходную карьеру историка.
Повсюду, нужно сказать, мне помогал случай. Самых неожиданных встреч, которые обогащали мои знания, становилось все больше. Мои девичьи тетрадки заполнялись все новыми и новыми записями. И вдруг источники моей информации пресеклись, в них образовался зияющий пробел, сопровождаемый гнетущей тишиной: мой горячо любимый дед Константин Мурузи скоропостижно скончался в клинике Нейли.
Другие, неотложные проблемы возникали передо мной, бросая вызов моей девичьей воле. Мой отец, лежа на предсмертном одре, нанизывая мне на палец семейный перстень с печаткой, заставил меня поклясться, что я буду и впредь чтить память Той, которой он так поклонялся.
Вот уже столько лет я стараюсь выполнить данное ему обязательство. Я занимаюсь с истинно религиозным рвением тем, что мой незабвенный отец хотел завершить сам. Александра Федоровна подает мне таинственный знак. Она подает его всем нам. Ее блуждающая душа, ее тело, не преданное земле в соответствии с обрядами, требуют немного любви, немного справедливости.
III
Есть такие владения, княжества, даже герцогства, которые хотя и занимают весьма скромное место на географических картах, тем не менее имеют важное историческое значение, если судить по той роли, которую играли в свое время те, кто получил эти земли в удел.
