* * *
Вероятно, книгопечатное производство уже тогда являлось занятием не из дешевых. 150 гульденов, которые Гутенберг одолжил в 1448 году, было недостаточно. Для прибыльного оборота «Доната» ему нужно было больше, намного больше. Представьте, каково ему было продолжать проект «Доната», когда перед ним открывались гораздо более многообещающие проекты.
В декабре Николай Кузанский, единственный кардинал-немец, прибыл вместе со своим коллегой кардиналом Хуаном де Карвахалом для одобрения нового миссала, над которым работали бурсфельдские монахи. Это событие сулило Гутенбергу неплохие перспективы: ведь кардиналам был нужен не только новый, стандартизированный миссал, но также хоровая книга и требник. Определенно, эти книги, имевшие гарантированный рынок и, возможно, в дальнейшем финансируемые Церковью, в случае их одобрения могли стать потенциальными бестселлерами.
Книгопечатное производство уже тогда было занятием не из дешевых.
Теперь у Гутенберга было почти все необходимое: опыт, профессионализм, цех, проект и Великая Идея – все, кроме денег. Иначе говоря, он был мечтой инвестора. И, так же как и в Страсбурге, Гутенберг нашел того, кто ему был нужен, – человека, который в итоге окажется как спасителем, так и заклятым врагом.
Иоганн Фуст, купец и ювелир, принадлежал к известной в Майнце семье. Его младший брат Якоб был членом городского совета, казначеем, а затем и бургомистром. Сам Иоганн был одним из новичков, вступивших в гильдию ювелиров, и предпринимателем, имевшим привычку прибегать к юридическим методам, чтобы урвать свой кусок. Согласно документу, обнаруженному в 2001 году (который был опубликован еще в одной статье Рейнхардта Шартля в Gutenberg Jahrbuch), в 1446 году, после того как одно дело Фуста рухнуло, он был вызван во франкфуртский суд с требованием выплатить более тысячи гульденов. Фуст утверждал, что не должен был выполнять условия контракта, так как тот был заключен через посредника. Но спор был решен не в его пользу, и его заставили выплатить деньги. Иоганн Фуст занимался манускриптами и ксилографическими книгами, часто посещая с деловыми визитами Париж, поэтому у него был естественный интерес к делу Гутенберга, в частности к «Донату». Кроме того, у него был приемный сын Петер Шёффер, работавший каллиграфом в Париже, который мог стать неплохим помощником для Гутенберга. Двадцатью годами ранее между патрицием Гутенбергом и ремесленником Фустом не было бы никакой взаимной приязни, но времена изменились, превратив Гутенберга в инженера, а Фуста – в потенциального капиталиста. Возможно, они не были лучшими друзьями или были несовместимы с социальной точки зрения, но их талант и амбиции хорошо дополняли друг друга.
Иоганн Фуст занимался манускриптами и ксилографическими книгами, часто посещая с деловыми визитами Париж.
Их деловые взаимоотношения достаточно подробно задокументированы, поскольку закончились плохо – судебным процессом, состоявшимся шестью годами позже. Но начиналось все хорошо. В 1449 году Фуст одолжил Гутенбергу 800 гульденов под залог «оборудования» под 6 процентов в год. Эта сумма, составляющая примерно 100 тысяч фунтов, или 150 тысяч долларов, в современном эквиваленте, может показаться не слишком большой, если не вспомнить, что лишь избранные учреждения в то время могли располагать такими деньгами и что капитал был вложен в основном в недвижимость и землю. Позже Фуст утверждал, что ему самому пришлось одолжить эти деньги под проценты. Возможно, у него действительно не было денег, но даже если они у него и были, то у Фуста существовали причины для того, чтобы одолжить их. Капитализм тогда находился на ранней стадии, поэтому считалось, что давать деньги взаймы под процент – это не по-христиански (отсюда и появление еврейских финансистов). Он придумал все это, чтобы его не обвиняли в грехе ростовщичества.
Как бы то ни было, Гутенберг, согласившийся выплачивать проценты, не делал этого. Он тратил все деньги на свой цех, свою продукцию и свою небольшую команду.
В 1449 году Фуст одолжил Гутенбергу 800 гульденов под залог «оборудования» под 6 процентов в год.
Все шло не совсем так, как планировалось. Идея с миссалом с самого начала находилась под угрозой срыва, потому что у майнцского архиепископа Дитриха имелись собственные планы. Новый текст литургии, одобренный папой, означал бы папский контроль, поэтому он должен был недоброжелательно относиться к приезду кардиналов. В течение нескольких лет Дитрих финансировал альтернативную литургию, готовившуюся группой ученых в местном монастыре Святого Иакова, и эта работа продолжалась, даже несмотря на приезд нескольких монахов из Бурсфельда для осуществления реформ Николая. При наличии двух противоречивших друг другу версий литургии в одном монастыре давление на общину на протяжении 1440-х годов наверняка было достаточно сильным – «страстным», как описывал его летописец монастыря в 1441 году. Противостояние достигло апогея после смерти старого майнцского архиепископа в 1449 году. В следующем году новый архиепископ, тоже Дитрих, поддержал версию монастыря Святого Иакова, разработанную, по его словам, «почтенными и многоуважаемыми людьми». Таким образом, теперь у Церкви было два текста: один – из монастыря Святого Иакова, поддерживаемый майнцским принцем-избирателем-архиепископом, а второй – составленный Иоганном Хагеном и его коллегами из шести монастырей, образующих Бурсфельдскую конгрегацию, поддерживаемый де Карвахалом, Николаем Кузанским, папой и Римом. Поэтому Гутенберг должен был напряженно ожидать окончательного решения.
Развязка наступила во время следующего визита Николая Кузанского. В 1451—1452 годах по приказу папы он предпринял путешествие по Германии, в основном чтобы осуществить бурсфельдские реформы. Это было своего рода королевской процессией человека, который повел себя не совсем обычным образом. Немцы привыкли к принцам-епископам, но раньше у них не было собственного немецкоязычного кардинала. Со свитой из 30 человек Тевтонский кардинал, как его часто называли, проехал из Австрии через восточную часть Германии к Нидерландам, затем назад, вниз по Рейну, остановившись в своем родном городе, чтобы основать больницу для бедных, которая существует и по сей день. В каждом городе, принимая чествования местных правителей, Николай проповедовал, встречался с духовенством, призывал молиться за папу и Римскую церковь, пытался искоренить суеверия, осуждал развращенность и внебрачное сожительство.
У Церкви было два текста литургии, поэтому Гутенберг должен был напряженно ожидать окончательного решения.
Одним особо суеверным местом был Вильснак (ныне Бад-Вильснак), расположенный в 80 километрах к северо-западу от Берлина, где люди верили, что три освященные облатки, которые чудесным образом уцелели после пожара в церкви 70 годами ранее, источают кровь Христа. Теперь в Вильснаке был собственный культ, и город благодаря туристам-паломникам достаточно разбогател, чтобы заново построить здание церкви. Но Церковь, желавшая контролировать как ритуалы, так и денежный оборот, не одобряла подобных перемен. Николай Кузанский постановил следующее: красное вещество на этих облатках не может быть кровью Христа, поскольку «в его святом теле течет святая кровь, которая совершенно невидима». Однако на этот раз он потерпел неудачу. Культ просуществовал еще столетие, пока на смену католицизму не пришла Реформация и кровоточащие облатки не сожгли как отвратительное напоминание о злоупотреблениях католиков (хотя сегодня в церкви Бад-Вильснака есть место поклонения чудотворной крови, которой церковь обязана своим восстановлением).
