В первые шесть месяцев 1944 года Гиммлеру удалось пополнить количество рабочих рук в лагерях, отправив за колючую проволоку около 200 тысяч совершивших мелкие преступления новобранцев не немецкого происхождения на том простом основании, что они подпадали под его юрисдикцию. Окончательно отобрать их у Шпеера он, однако, смог только 18 сентября после состоявшейся в житомирской ставке Гиммлера дискуссии, в ходе которой ему лишь с большим трудом удалось достичь соглашения с новым министром юстиции Отто Тираком, недавно назначенным на этот пост Гитлером.
Тирак, судья нацистского Народного суда, стал рейхсминистром юстиции по предложению Геббельса; задача, которая при этом была перед ним поставлена, состояла в создании новой законодательной системы, благоприятной для нацистов. Среди пунктов соглашения, записанных помощником Тирака после встречи с Гиммлером, были следующие:
«Наказание спецобработкой осуществляется полицией в случаях, когда судебный приговор недостаточно суров.
Антиобщественные элементы вместо исполнения приговора могут передаваться рейхсфюреру СС для пожизненных принудительных работ».
(Под «антиобщественными элементами» подразумевались лица, находящиеся в «защитном заключении»: евреи, цыгане, русские, украинцы, поляки с приговорами более трех лет; чехи и немцы, приговоренные к заключению на срок более восьми лет.)
«В соответствии с намерениями правительства относительно решения восточной проблемы преступления, совершенные евреями, поляками, цыганами, русскими и украинцами, будут в дальнейшем рассматриваться не обычными судами, а рейхсфюрером СС лично»4.
По мере того как процесс содержания узников в лагерях все больше выходил из-под контроля, росли возможности для личного обогащения охранников и обслуги. Например, согласно нескольким специальным приказам Гиммлера, первый из которых датирован еще 23 сентября 1940 года, золотые зубы должны были сниматься с трупов умерших заключенных; у живых золотые коронки изымались изо рта, если они выглядели «непригодными для починки». Золото вместе с другими конфискованными ценностями должно было помещаться в рейхсбанк на счет СС под кодовым именем Макса Хайлигера. В разгар войны рейхсбанк старался отдавать эти груды ценностей под залог за твердую валюту5. В своей речи в октябре 1943 года Гиммлер говорил об этом жутком кладе, не имеющем владельца: «Мы забрали у них все ценности, которыми они располагали. Согласно моему строжайшему приказу, выполненному генералом СС Полем, эти ценности были немедленно переданы рейху. Себе мы ничего не взяли». Он добавил также, что уличенные в краже эсэсовцы должны быть расстреляны. Однако вскоре стало очевидным, что в сокровищницу поступала только часть добычи и что не обремененные щепетильностью служащие лагерей всех рангов занимаются воровством. В частности, за один только 1943 год Глобочник в Люблине скопил целое состояние. Известен также случай, когда Гиммлеру пришлось направить в Освенцим специального чиновника для расследования краж золота, которые становились все масштабнее. Зачастую заключенных оценивали по количеству золотых зубов во рту, а не по труду, который они были способны выполнить.
В дополнение к рабскому труду в лагерях и переплавке золотых коронок, Гиммлер довольно скоро отыскал еще один источник средств для нужд рейха, который заключался в возможности продавать евреям их свободу. В конце 1942 года он выдвинул предложение финансировать целую дивизию СС в Венгрии за счет покупки словацкими евреями разрешения на эмиграцию. Как видно, в своей политике геноцида Гиммлер был склонен к компромиссу в случаях, когда финансовая выгода для рейха перевешивала ущерб, приносимый выживанием нескольких евреев. Меморандум от декабря 1942 года, подписанный Гиммлером, гласит: «Я просил фюрера об освобождении евреев в обмен на твердую валюту. Он уполномочил меня санкционировать подобные акты в случае, если они приносят значительные средства из-за рубежа».
Эйхман, однако, рассматривал такие сделки как признак слабости и возражал против них. Попытки продавать подобным образом жизнь и свободу евреев в конце концов воплотились в так называемый «План «Европа», который представитель Эйхмана Вислицени впервые обсуждал от имени СС в полунезависимой Венгрии, где собралось много еврейских беженцев. На процессе Эйхмана Йоэль Бранд, резидент сионистской организации в Будапеште, давал показания о проведенных им многочисленных встречах, в том числе с самим Эйхманом, на которых обсуждалась цена свободы евреев. «На одной из этих встреч, – говорил Бранд, – мне сообщили, что Гиммлер поддерживает предложения Эйхмана, так как он якобы не хочет, чтобы истребление евреев продолжалось». Эти переговоры, однако, практически ничего не дали; как тридцать сребреников, они в итоге оказались ценой крови. Только на последней стадии войны Гиммлер, подталкиваемый Керстеном и Шелленбергом, уступил и сам заключил твердые соглашения с евреями через их агента Мазура6.
И действительно, в 1942–1944 годах единственной целью нацистов было истребление «людей второго сорта». Вся разница заключалась в том, что для одних – для тех, кто по здоровью оказывался годным для принудительных работ, – смерть отодвигалась на некоторый, не слишком долгий срок, в то время как для других, в силу возраста, болезней или немощи признанных «негодным материалом», смерть была почти мгновенной. Гиммлер довольно недвусмысленно декларировал этот основополагающий принцип нацистской политики в своей речи, произнесенной 4 октября 1943 года в Познани на собрании генералитета СС7. Говоря о людских потерях и разрушениях в России, он сказал:
«Не следует предаваться сожалениям, рассматривая этот вопрос с точки зрения будущих поколений, однако на нынешнем этапе, когда проблема рабочей силы является действительно актуальной, представляется весьма и весьма прискорбным, что десятки и сотни тысяч заключенных умирают от истощения и голода…
Мы должны быть честными, лояльными и дружественными к тем, в чьих жилах течет наша кровь, и ни к кому больше! Что происходит с русскими или чехами, не заботит меня ни в малейшей степени. То, что эти нации могут предложить в смысле хорошей крови, мы, если такая необходимость возникнет, возьмем, отбирая у них детей и воспитывая среди нас. Процветают эти народы или вымирают от голода, интересует меня лишь постольку, поскольку мы нуждаемся в них в качестве рабов для нашей культуры… Умрут ли от изнеможения десять тысяч русских женщин, выкапывая противотанковые рвы для Германии, волнует меня лишь до тех пор, покуда эти рвы еще не выкопаны… Беспокоиться о них, давать им какие-либо поводы хотя бы задуматься о собственной ценности – значит совершить преступление против нашей собственной крови, так как это создаст дополнительные трудности для наших сыновей и внуков. Когда кто-нибудь приходит и говорит мне: «Я не могу заставлять женщин и детей рыть противотанковый ров – это негуманно, потому что это их убьет», я отвечаю: «Вы убиваете вашу же кровь, так как, если противотанковый ров не будет выкопан, погибнут немецкие солдаты – сыновья немецких матерей. Они – наша кровь». Вот что я стараюсь внушить СС в качестве одного из важнейших законов, касающихся нашего будущего, и я надеюсь, что сумел сделать это… Я хочу, чтобы все члены СС относились ко всем иностранным, негерманским народам, в особенности к русским, именно так, и никак иначе».
