3
Своя семья всегда сначала единственная семья, ребенок не может еще знать о другой жизни. Ко всему привыкает, даже к тому, что отец и мать, казалось, все время отсутствуют. Главное, что они существуют. Но обстановка в семье менялась. У отца обнаружили туберкулез, который в ту эпоху было трудно вылечить — особенно во время войны и в послевоенный период, когда всего не хватало. Ему в конце концов не помогло даже то, что место работы было таким хорошим, какое в стране равенства только можно было пожелать; ведь сотрудникам ЦК доставалось много такого, о чем народ мог только мечтать.
Тем не менее детство Успенского особенно зажиточным назвать трудно. Наоборот. Это произошло из-за болезни отца. Когда медицина не помогла, прибегли к извечным средствам народных целителей. И об этом у Эдуарда сохранились отчетливые воспоминания:
«Все продукты питания, которые ЦК выдавал своим сотрудникам, шли на продажу на рынке. На полученные деньги на том же рынке покупался затем медвежий или барсучий жир, с помощью которого пытались вылечить легкие отца. Так что мы жили очень бедно. Кусок белого хлеба с сахаром был большим поводом для радости. Как-то я не хочу вспоминать об этом».
Возможно, одним из самых больших наслаждений детства было то, что иногда за семьей приезжал автомобиль марки «Виллис», подаренный американцами. Салон был изнутри полностью обтянут кожей:
«Мы брали с собой пса и отправлялись в подмосковный лес на охоту на белок. Пес находил белок сразу. И отец стрелял действительно метко. Долгое время у нас хранились в сундуке беличьи шкурки».
Отец охотился, а Эдуарда дичь не интересовала: он любит слова и картины.
Род отца происходил из города под названием Елец. Его собственный отец, дед Эдуарда, был квалифицированным железнодорожным рабочим. А род матери происходил из города Вышний Волочек Тверской области — ее административный центр позднее сменил название на Калинин, а потом снова стал Тверью — из той излучины Волги, где жило и финское племя, тверские карелы. Мать была купеческого рода, торговавшего хлебом, мукой и хранившего в амбарах зерно. Занимались, очевидно, и торговлей рыбой. Важным, видимо, было и это:
«У нас в России похоже в каждом роду был дед, способный поднять бочку в десять пудов (старинная русская мера веса)».
Силач был особенным человеком, по крайней мере раньше. Десять пудов — это ведь все-таки свыше 160 кг.
Таким был отец матери. А отец самого Эдуарда тяжелые бочки не поднимал, ему это, к счастью, было не нужно; но кое-что делал традиционно мужественное и русское, занимаясь охотой.
Воспоминания об охотничьих походах кажутся идиллией, но за ней вдруг обнаруживается и другое. Эдуард рассказывает:
«У меня есть фотография, на которой стоит сотня мужчин с ружьями в руках, и один из них — мой отец. Перед ними десятка два убитых волков. Сейчас в этих краях волков уже нет, да и другой дичи не много. Отец мой ходил на охоту с зажиточным крестьянином, они охотились и общались семьями. Когда я был в школе в старших классах, моя бабушка Вера Петровна рассказала, что отец участвовал в раскулачивании, и, в частности, тот крестьянин был его объектом. Это нанесло мне глубокую рану, которая с тех пор не заживает».
Как можно было предать друга? Обвинение в кулачестве означало еще в начале 50-х годов чаще всего почти верный лагерный приговор, если не смерть. Таков был сталинский бредовый вульгарный коммунизм; даже детей поощряли доносить на родителей. И когда один такой мальчик-доносчик однажды из-за своего поступка был убит, именно его произвели в великомученики и сделали примером для молодежи.
Бабушка Эдуарда не предала. И Эдуард не предал ее:
«Бабушка у меня была удивительная. Русская из русских, из самой народной гущи. Когда однажды ее разбил паралич и руки перестали двигаться, она сказала, вспомнив свой долг: «Если со мной что-то случится, отдайте Юлии Яковлевне три рубля». Юлия была соседкой, чей муж, предприимчивый еврей, был помощником Маленкова Не следует забывать, что я жил в доме ЦК».
Георгий Маленков был известным политиком, работавшим председателем Совета министров СССР, то есть премьер-министром в 1953–55 годах.
Эдуард вспоминает и то, как бабушка любила время, в которое жили до революции. О нем она рассказывала удивительные вещи. Если о такой ностальгии стало бы известно более широкому кругу, это могло послужить отягчающим обстоятельством при порядках сталинского времени. А мальчик прятал истории в своем сердце. И помнит их до сих пор.
Например, эту. На Елецком вокзале было так заведено, что оставшиеся в бюро находок чемоданы, узлы и сумки продавали раз в год с вокзального аукциона. Люди не знали, что получат, когда покупали выставленный на продажу чемодан; они приобретали «кота в мешке» или, на финский лад, свинью в мешке. В чемодане могла быть старая грязная одежда, или он мог быть совершенно пустым, или же в нем могло таиться и настоящее сокровище. Вроде того, что находит Дядя Федор, когда ищет клад.
Жизнь в Ельце была до революции дешевой. Детей рождалось много, но и смертность была немалой. Сестра отца Зоя вспоминает, что ей пришлось похоронить и младшую сестру, и брата. Тем не менее, пятеро из детей семьи выросли взрослыми.
Революция была по мнению бабушки лишь злом. Она рассказывала внуку, как революционеры схватили богатого купца и повели на казнь. Тот просил сохранить ему жизнь и обещал два года кормить всех окрестных жителей. Его слушали некоторое время, а потом все равно расстреляли.
Из прошлого нам достаются всевозможные вещи, даже незаметные. Эдуард пишет, что сестра бабушки была гадалкой. Это умение унаследовалось, так что и Эдуард все еще способен при желании предсказать по линиям на руке судьбу человека.
В этой роли он выступил однажды в Финляндии. Переводчиком был Мартти Анхава. Эдуард сумел рассказать каждому из не знавшей русского языка, но вообще очень ученой компании всевозможные подробности об их жизни, начиная с детей и разводов. Люди были ошарашены. Никому и в голову не пришло, что предсказателем оказался переводчик, который давно был знаком со всей компанией…
Тем не менее, хотя речь идет о шутке, Эдуард не хочет показывать свою руку никому, даже мне, хотя знает, что я не понимаю, не говоря уж о том, что не обращаю ни малейшего внимания на линии или их отсутствие. Когда однажды ради забавы я потребовал от него показать ладонь, Эдуард сжал свою медвежью руку в кулак. Попытки применить силу не помогли. Кулак оставался и остается крепко сжатым.
4
Случилось неизбежное: отец умер в 1947 году, когда Эдуарду было десять лет. Это имело последствия, которые, возможно, ожидались не сразу. О похоронах отца Эдуард мало что помнит, но изменение условий концентрируется в следующих фразах:
«Было много народу. Всякие важные люди. Они говорили, что никогда не забудут семью отца. Но после этого я больше почти никого из них не видел».
Так течение жизни повернулось в противоположном направлении. В то время как у других людей после выигранной войны положение начало год от года хоть чуть-чуть облегчаться, у этой семьи все становилось лишь труднее:
