Сказки Эдуарда никогда не отделялись от общественной реальности. Именно это могло раздражать постоянно бдительных и настороженных церберов издательской лестницы.
Как автор сатиры и юморесок для взрослых, Успенский в этом произведении для детей проявляется еще сильнее, чем раньше. В книге, предназначенной для маленьких детей, он начинает безжалостно описывать повадки бюрократа и бюрократии, вообще то, как в государстве обращались с делами граждан и занимались ими. А также то, какие люди ими занимались. В советской детской книге такое даже в шестидесятые годы совершенно необычно, прямо-таки невозможно.
Вот как это происходит. Решено построить дом, недостает только строительных материалов. Дом хотят сделать прочным, и поэтому нужны кирпичи. Но кирпичи можно достать только по разрешению. А вопросом кирпичей занимается Иван Иванович. Это исконно российский бюрократ, для того, кто читал Гоголя, типаж весьма знакомый.
Затем отправляются к господину товарищу. А мужчина (начальник, разумеется, мужчина) уже тут как тут, сидит за письменным столом, как все чиновники в мире. И что чиновник делает? Ну, работает, разумеется. На столе телефон и куча заявлений. И вот Иван Иванович рассматривает поступившие заявления:
«Из большой кучи бумаг он брал одну, писал на ней: «Разрешить. Иван Иванович», — и откладывал в левую сторону.
Затем он брал следующую бумажку, писал на ней: «Не разрешить. Иван Иванович», — и откладывал в правую сторону.
И так далее.
«Разрешить. Иван Иванович».
«Не разрешить. Иван Иванович».
Успенский всегда был мастером короткого пространства, ему не нужно многословие. Существенные слова и центральные реплики привязывают историю к читателю и его собственному воображению, пробуждают его. Читатель тем самым включается в книгу, и как участник, и иногда даже как дописывающий ее в своем воображении. Как же хорошо подмечен этот типаж, Иван Иванович. Винтик в механизме — чем-то напоминает чаплинского персонажа в «Новых временах». Но если Чаплин был исполнительной деталью механизма, то Иван Иванович сидит себе в стеклянной будке и как начальник наблюдает за всеми работниками. Одного используют, другой использует сам.
На самом деле такой человек располагал, и зачастую до сих пор еще располагает, всей властью. Каждый извлекает из власти выгоду по-своему, и Иван Иванович тоже разработал способ, который помогал и защищал его самого. Его цель проста: он хочет остаться на своей должности. И он знает, как на ней остаться.
Когда наши друзья попросили у него много кирпичей, Иван Иванович ответил:
«Много я дать не могу. Могу дать только половину».
У него начинают допытываться, почему он так поступает — дает только половину от запрошенного. И немедленно следует ответ. Ответ чиновника до мозга костей — логичный и разумный:
«Очень просто, — сказал Иван Иванович. — Если я все буду делать до конца и всем все разрешать, то про меня скажут, что я слишком добрый, и каждый у меня делает, что хочет. А если я ничего не буду делать и никому ничего не разрешать, то про меня скажут, что я бездельник и всем только мешаю. А так про меня никто ничего плохого не скажет. Понятно?»
Так, образ действия и правила усваиваются быстро. Самое важное — избегать должностных ошибок. На остальное наплевать. В России, правда, правила и нормативные акты всегда обходили с помощью взяток — так было даже в Советском Союзе, а теперь в особенности. Финляндия в этом отношении все-таки, на наше счастье, страна сравнительно девственная. Не правда ли?
В описании трудовой жизни в книжке про Гену об этой самой черной ее стороне — взятках — однако, умалчивается. Не все можно сказать. В Советском Союзе было немало вещей, на которые не мог указывать даже Успенский.
Искренний ответ бюрократа о половинном удовлетворении всех просьб воодушевляет Гену. Он рассказывает, что они хотят построить два дома, для этого им нужны кирпичи: Иван Иванович, разумеется, дает кирпичи только на один дом. И таким образом этот вопрос тоже очень быстро оказывается улаженным.
Но как доставить кирпичи на место, где предполагается возвести дом, то есть возле детского садика? Иван Иванович может дать для перевозки только полмашины или целый грузовик, но только на половину дороги… Но хитрый крокодил, который понимает, как устраиваться в жизни, додумывается сказать, что объект для доставки находится на вдвое большем расстоянии: так кирпичи привезут именно туда, куда нужно.
Фрагменты книги начинают вставать на свои места. Хотя старуха Шапокляк хочет разрушить дом аж с помощью носорога, ей это, разумеется, не удается.
Дом растет, и вот он готов, и застенчивому Чебурашке приходится даже произнести речь. Его охватывает смущение, но тем не менее он пытается. И это восхитительно лаконичная речь: «Строили мы, строили и наконец построили!»
А потом? Всех передружили, даже Дима в конце концов приобрел настоящего друга. Не подобного ему самому шалопая, а самую прилежную ученицу, Марусю. Девочка тоже осталась одна, потому что первая ученица в классе не часто обзаводится друзьями. Оба начинают поддерживать один другого, и противоположности наконец-то благоприятно влияют друг на друга.
Сказка? Возможно. Но какая добрая.
Когда у всех есть друг — так для чего теперь нужен дом? Уже и не нужен…
Понимание этого особенно удручает Чебурашку. И хотя в его речи сохраняется конструкция речи, произнесенной на открытии, но содержание ее меняется и приобретает новый и печальный оттенок: «Строили, строили, и все напрасно».
Нет, ничего не пропадет даром. В этом Чебурашку убеждают все. Так и случается, поскольку Успенский (всеведущий рассказчик) разрешает эту проблему. Дом превращается в клуб, а Чебурашка получает новую работу: он поступает в соседний детский сад работать игрушкой. «Все были очень довольны». И это решение нравится как маленькому, так и большому читателю.
Но писатель хотел еще кое-что добавить. Что делать с вредной старухой Шапокляк, женщиной, которая желает всем лишь зла? Ну, ее спроваживают подальше, и вполне конкретным образом: Чебурашка и остальные дарят жадной старухе столько воздушных шариков, сколько она может заграбастать. Шарики поднимают жадную Шапокляк в воздух, и ветер уносит ее далеко-далеко. Хотя Успенский, кажется, сохраняет и возможность возвращения; он позволяет колдунье вопить с высоты:
«— Разбойники! — кричала Шапокляк. — Я еще вернусь! Я еще покажу вам! Вам всем житья не будет!
— Может, и вправду она вернется? — спросила Галя у Чебурашки. — Тогда нам действительно житья не будет».
Но даже это не меняет веселого тона заключительных абзацев: вернется колдунья или нет — это забота не сегодняшняя. А там видно будет.
5
Книга про крокодила Гену и его друзей вызвала двоякую реакцию, и оба ее проявления оказались сильными. С одной стороны, были те, кто с радостью приветствовал появление нового и свободно самовыражающегося писателя, — мудрое внимательное разновозрастное читательское большинство и поддерживающие Успенского коллеги-единомышленники. Но сразу, разумеется, появилась сплоченная группировка завистливых и скептически настроенных писателей-бюрократов, которые сразу почуяли, что речь идет о таланте, превышающем масштабами их самих. Эти власть предержащие начали притеснять и ругать его.
