Я еще не выкроила времени об этом подумать. У меня нет ни минутки на себя, а если мне чудом удается увидеться с Патриком, мы слишком заняты нашими двинутыми объятиями, чтобы посмотреть на себя со стороны, и я откладываю на потом момент, когда придется всерьез над этим задуматься. Из страха, что этого не поймут, – я не могу отмести такой вариант.
Никто ни на минуту не поверит, что мне не доставляет удовольствия этот жуткий маскарад, при всей его извращенности, – но я никогда не утверждала обратного, никогда не говорила, что чувства у меня чисто платонические. Мне кажется, будто я пробудилась от долгого сна, – и я понимаю, до какой степени отношения с Робером под конец опошлились и утонули в равнодушии.
Я сознаю, что так не может продолжаться бесконечно, что очень скоро нам придется об этом поговорить, – но есть еще страх, что все может исчезнуть в мгновение ока, если мы заговорим, и от этого страха я цепенею. Когда я иду обратной дорогой и возвращаюсь домой, счастливая, изболевшаяся, почти потерявшая голос, он всякий раз предлагает меня отвезти, но я предпочитаю уходить как пришла, пешком, и подышать ночной прохладой, чтобы нормализовать температуру тела и души.
Однажды вечером после тяжелого дня Венсан доверительно сообщает, что его отношения с Жози отнюдь не наладились и он намерен обратиться в суд, если не удастся добиться опеки над Эдуардом мирным путем.
– Например, – объясняет он мне, – я мог бы забирать его вечером после рабочего дня, а утром отвозить обратно по пути на работу. Я мог бы по вечерам кормить его, купать, укладывать, а утром подмывать, пеленать, давать завтрак.
Я только киваю. Какой смысл говорить ему о непомерности и абсурдности ноши, которую он собирается взвалить на свои плечи? Есть ли у меня хоть малейший шанс его образумить? Мы идем выпить, прежде чем ехать домой. К нам присоединяется Анна. Она тревожится из- за праздника, а Робер, который будто бы живет в отеле в ожидании ее решения, постоянно бродит по квартире в поисках галстука или пары ботинок, которые не успел забрать.
– Это просто из себя выводит, – вздыхает она. – Думаю, он нарочно.
Когда Венсан уходит в туалет, я прошу Анну не поощрять его безумный замысел – не дай нам бог оказаться с младенцем на руках не с утра до вечера, но с вечера до утра, что еще хуже.
– Думаешь, после такого дня, как сегодня, у меня есть желание нянчиться с новорожденным? Ты пораскинь мозгами, пожалуйста. Я этого не хочу.
– Чего же ты хочешь?
– Сама не знаю. Не хочу этого, вот и все. Хочу, вернувшись домой, напустить себе ванну, и ничего больше.
– Но для него это важно.
– Я думала, мы нашли правильный ритм. Через день – для меня это уже много. Не просите у меня большего. Бесполезно Мне необходимы спокойные вечера, понимаешь? Каждый имеет право на личное пространство, ты сама знаешь. Это тоже важно.
– Послушай, я могу забирать их к себе на вечер или два в неделю. Не знаю, что скажешь?
– Я думаю, у него ничего не получится, не убеждай его в этом это не помощь.
– Мы ему поможем. У нас получится.
Я ничего не говорю. Пью джин-тоник через соломинку.
В этот вечер я ору что есть мочи, зову на помощь и брыкаюсь, как обезумевшее животное, и под конец Патрик скатывается меня весь в поту, запыхавшийся, а потом лежит, раскинув руки, улыбаясь в потолок, насвистывает сквозь зубы и сообщает мне, что я сыграла свою роль блестяще, исключительно, – я вижу, что из носа у него идет кровь, – после чего, привстав на локте, смотрит на меня с восторгом.
Венсан справляется неплохо, он снимает баржу перед Большой библиотекой
[12] , находит диджея-англичанина и договаривается об остальном в «Фло», выторговывая за все лучшую цену; все в агентстве им довольны, он услужлив, выкладывается по полной на работе, которую мы ему поручили, и мы начинаем думать, что, приняв его, не просто совершили акт благотворительности, – то есть так думаю я, Анна, по ее словам, никогда в этом не сомневалась. Но, конечно, не все гладко. Проблемы с Жози омрачают ему жизнь и портят удовольствие. Я подолгу выслушиваю его на обратном пути и знаю, что они еще далеки от примирения и обстановка накаляется. Меня, с одной стороны, это успокаивает, когда я вижу, что Жози своего не упустит и мои страхи преждевременны, но, с другой, тревожит, когда я подмечаю мрачное и упрямое выражение лица Венсана в зеленоватом свете приборного щитка.
Я всегда боялась, что унаследовала что-то от отца, боялась быть лишь проклятым звеном в проклятой цепи.
– Скажи ей, что я хочу с ней повидаться, – прошу я, – что хочу с ней поговорить.
Я выкручиваю руль, чтобы избежать столкновения с вихляющим велосипедистом.
– Смотри, куда едешь, – говорит он мне, подскочив, – ты же за рулем, черт побери.
Он пьет слишком много кофе.
– Ты без тормозов, – говорю я ему.
Накануне праздника он еще мечется, проверяя все, что только можно, чтобы торт был готов, чтобы ни снегопад, ни забастовка транспортников не испортили нам вечер, потом он звонит Жози, кажется, они начинают цапаться по поводу расписания, и он отходит, потому что тон повышается и разговор перемежается выкриками, которые вскоре сливаются для меня в однообразный и предсказуемый гул, заменяющий им теперь диалог, а он тем временем скрывается по черной лестнице, словно бежит от огня.
Он всю ночь глаз не сомкнул, рассказывает он мне утром. Принял две таблетки валиума, которые не подействовали, и час за часом играл в одиночку с телефоном, прекратил только на рассвете.
– Я сейчас из леса, – говорит он.
Я глажу его по щеке. Зеваю. Я ходила к Патрику около полуночи, и теперь мне не хватает нескольких часов сна, но я ни о чем не жалею.
– Что будет, когда вернется Ребекка? – спросила я.
Он отвел с моего лба прилипшую от пота прядь волос и ответил, улыбаясь, что пока, наверно, снимет номер в отеле. «Как наш друг Робер», – добавил он смеясь, – но только я одна могу оценить соль ситуации. Он говорит, что Ребекка задержится на обратном пути в Лурде, сам себя спрашивает полушутя, не отправится ли она потом в Иерусалим или, к примеру, в Бюгараш. Я словно парю на облаке, вернее внутриоблака, сквозь которое до меня ничего не доходит, а если и доходит, то едва ощутимо. Мы делали это на сей раз в его гараже, на капоте машины, после этого трудно вернуться на землю, признаю, но это не будет – не может – продолжаться долго, придется прояснить ситуацию очень скоро. В ближайшие дни.
Венсан приготовил завтрак.
– Отлично. Спасибо, Венсан. А теперь сядь и ничего больше не делай. Отдохни. Расслабься.
– Я места себе не нахожу. Надорвался, понимаешь?
– Держись, придет много народу. Есть что поесть и выпить. Все будет хорошо.
