— Что касается твоего Ивана Соловьева, тут я бессилен, —
признался Арсений Андреевич. — Скорее ты сама догадаешься, что он мог
сделать с посылкой на твое имя. А вот со старушками все ясно. Для того чтобы их
найти, нужно выехать на место.
— Лететь в Горный Алтай? Не представляю, как я объясню
это Разгуляевой… Впрочем, представляю! Поедем с Львом Валентиновичем писать
материал про таинственные истории, случающиеся на горных перевалах, например.
Одна «Легенда о черном альпинисте» легко может растопить ее сердце.
— Кто это — Лев Валентинович? — спросил дядя.
— Мой стажер Нащекин. Отличный парень, я как-нибудь
тебя с ним познакомлю.
Однако дядю не так-то просто было сбить с толку. Он еще
долго препирался с Мариной, считая, что, как мужчина, родственник и вообще
человек с большим жизненным опытом и развитым чувством долга, он просто обязан
участвовать в операции по спасению Тани.
— И оставить всю эту богадельню на тетю? — загнала
его в угол Марина, поведя рукой вокруг себя.
Арсений Андреевич проглотил очередное возражение и
призадумался. Потом нахохлился и, понизив голос, напомнил:
— Но ведь дело связано с убийством! Не представляю,
почему ты так спокойно к этому относишься.
— Я просто умею держать себя в руках. Кроме того,
поддавшись панике, мы все только усложним. Когда Таня просила меня о помощи,
вряд ли она мечтала о том, что я буду лежать на диване с мокрым полотенцем на
голове, свесив безвольную руку до полу.
— И ты полетишь в Бийск?! — с таким ужасом спросил
Арсений Андреевич, как будто не сам это предложил только что.
— Дядя, давай не будем ходить по кругу, как цирковые
лошади. Кроме того, скоро позовут к столу.
Марина согласилась остаться на ужин, потому что одного
пирожка с капустой для удовлетворения ее потребности в пище оказалось явно
недостаточно. Когда она нервничала, организм начинал сжигать калории, как
паровозная топка сосновые шишки.
Ужин обещал быть спокойным и приятным, поскольку в доме не
было ни младенцев, ни душевнобольных, ни находящихся в глубоком склерозе
родственников. Впрочем, оставалась похожая на боцмана внучатая племянница
Клавдии Сергеевны. Неизвестно, что она за фрукт.
Стол, как полагается, накрывали в столовой. Поскольку
хозяйство целиком лежало на Ирине Владимировне, ей постоянно требовались
помощники. Недостатка в них не было и сегодня. Еду подали — пальчики оближешь.
Однако Марина заметила, что тетя натянуто улыбается, кося глазом в сторону, как
будто к чему-то прислушивается. Обычно так бывало, когда она волновалась за
пересоленные котлеты или недостаточно воздушные клецки. Но сегодня блюда
удались на славу.
Марина решила не обращать внимания на всякие глупости и
потянулась вилкой к кабачковым оладьям. Напротив нее сидели подряд все три
дочери Вилстафьевки — круглые и сочные, как головки клевера. По левую руку
окопался тощий субъект, расчесанный на пробор, каковые вышли из моды лет
пятьдесят назад. Лицо его было усеяно юношескими прыщами, а руки не знали, что
с собой делать, и то мяли воротник, то скручивали в жгут льняную салфетку.
Марина подумала, что рядом с ним следовало бы освободить место — для его комплексов.
— Как вас зовут? — вежливо спросила она,
вытаскивая из-под его локтя свою вилку.
Субъект долго откашливался, мял губами воздух, но так ничего
и не сказал. Мало того, он не смог посмотреть Марине в глаза, чем окончательно
утвердил ее во мнении, что за салатом следует тянуться самой. Он определенно
выронит салатницу из трепещущих пальцев.
Внучатая племянница Клавдии Сергеевны оказалась справа от
Марины. Кушая, она сопела, как тучная собака, только что взобравшаяся на холм.
А с подкрашенными губами стала еще больше походить на переодетого мужчину.
Дальше сидел дядя Арсений, рядом с ним — четверо немых
детей. По крайней мере, Марине они казались немыми, потому что ни один из них
ни разу не издал ни звука — только вилки стучали о фарфор. Еще имелась в наличии
маленькая бабушка с коричневым «печеным» личиком — благостная и беззубая. Ела
она кашку из отдельной мисочки. Та женщина, которая открыла Марине дверь по
приезде, назвалась Лизаветой и выглядела самой голодной — ее вилка так и
мелькала над столом. Марина уже наелась до отвала, а вилка Лизаветы даже не
снизила темп.
— Как, Мариночка, у тебя дела на личном фронте? —
спросила тетя Ира, которая ничего не знала о последних событиях. И про убийство
Ивана тоже не знала. И что Марине сейчас не до личной жизни.
— На личном фронте тихо, — тем не менее ответила
она.
— Ты вроде бы замуж собиралась?
— Решила отложить.
— И правильно, — неожиданно подала голос
Валерия. — Муж должен быть крепким и хватким. А если у него руки, как у
белошвейки, а ножки, как у Золушки, какой от него толк?
Прыщавый юноша покосился на нее и громко хихикнул.
Арсений Андреевич поспешно завел разговор о проблемах
сельских жителей, об администрации соседнего совхоза, о подвале, в котором
появилась плесень. Поддерживали разговор только Валерия и Марина, остальные
молчали как задушенные. Ирина Владимировна по-прежнему косила глазом, и Марине
стало казаться, что она слышит какие-то звуки из-за двери и эти самые звуки и
напрягают тетку.
По мере продвижения к десерту звуки становились все
отчетливее, и тетка начала потихоньку киснуть.
— Ирочка, что там такое? — наконец спросил Арсений
Андреевич. — Ты впустила в дом собак?
— Это не собаки. Это дедушка, — неожиданно для
всех сказал юноша с пробором.
Дети, похожие на рыб с выпученными глазами, замерли с ложками
во рту.
— Какой дедушка? — опешил Арсений
Андреевич. — Разве мы забыли позвать кого-то к столу? А, Ирочка?
Ирина Владимировна покрывалась румянцем снизу. Он полз от
шеи ко лбу, и издали казалось, будто кто-то наполняет бокал розовым вином.
— Э-э… Это мой дедушка, — наконец выдавила она из
себя.
— Деда Вова? — изумленно переспросил Арсений
Андреевич. И грозным тоном повторил:
— Деда Вова?!
Тут дверь в столовую распахнулась, и на ковер ступил деда
Вова собственной персоной — маленький улыбчивый старичок до того безвредного
вида, что даже оторопь брала: отчего вокруг него бушуют такие страсти?
Одна Марина смогла оценить драматизм ситуации. Деду Вове
недавно исполнилось девяносто два года, но даже этот почтенный возраст не смог
укротить его стремления ко всякого рода проделкам и авантюрам. Дед был довольно
шустр, любопытен и по-своему хитер. Он любил выпить и погулять — обязательно с
беспорядком — и обожал вгонять в краску особ женского пола, до которого в молодости
был большой охотник. При скоплении народа испытывал душевный подъем. Именно
поэтому в доме внучки ему безумно нравилось. Несмотря на преклонный возраст,
дед предавался всякого рода излишествам, уверяя, что больше всего здоровью
вредят упорные мысли о необходимости его сохранения.
