– Не будем при хозяине схрона выяснять наши проблемы, – подозрительно миролюбиво сказал Дельный.
Вот только тон его не указывал на человеколюбие. Трофимыч молча выслушал их диалог и, окончательно опустив ствол в пол, направился к столу. По-хозяйски отодвинул в сторону Унылого и сел на табурет.
– Насухо дела не решают. – Трофимыч взял бутылку и потряс ею в воздухе.
Коричневая жидкость в лучах от керосинки и «разрядки» заиграла красивыми бликами.
Чес приблизился к столу и, не скидывая плащ, сел на второй стул.
– Давай, сталкерок, хлебнем твоего пойла, – согласился он с Трофимычем и загнал нож в крышку стола с такой силой, что щепки отлетели на грязный пол.
6
Дельный и Унылый пододвинули раскладушку и, сбросив на нее верхнюю одежду, подсели к нам.
Я заметил, от ранга зависит и экипировка. Унылый в самой простой куртке с минимальным количеством прилепленных стальных пластин. Единственный без бронежилета. Ружье – двустволка, с прикрученным проволокою стволом. Я что-то сомневался в эффективности такого ремонта. Мое брошенное оружие на вид однозначно лучше по качеству. Хотя его ружье стреляло и, судя по мертвым собакам, стреляло как надо.
Чес, в черном кожаном плаще, больше всех походил на бандита. Даже не открывая рта, он предупреждал – я плохой человек, меня надо бояться. Это как ядовитые насекомые, которые ярко окрашены, выделяются на остальном фоне. Коричневый свитер под горло и джинсы дополняли его прикид. Даже я, в военно-полевой форме, больше походил на сталкера. Он же, будто выбрался из подворотни девяностых годов.
Зато оружие у него явно лучше. Автомат, укороченную версию «калаша», он оставил у дверей, намекая на мир между нами. Короткий ствол его автомата смотрел в потолок. Эх, давно я не видел неба. Даже зонного, покрытого толстым слоем туч. Интересно, а звезды светят над территорией отчуждения? Так, как светят у деревни, яркими россыпями, создавая впечатление, что пролили блестки. В городе не видно, застилающий небо смог от заводов не дает возможности рассмотреть красоту. В Зоне, наверное, вообще беда с созерцанием звезд из-за туч.
Дельный одет в куртку, под которой оказался бронежилет. Из оружия пистолет Макарова, который по задумке создателей служит для стрельбы с близкого расстояния по преступникам, которые априори не могли иметь средства защиты.
Их рюкзаки выглядели еще более тощими, чем моя сумка. Ха, Трофимыч еще меня гнобил за плохую подготовку к походу.
Я пододвинул ящик, осторожно сел. Тот заскрипел от тяжести моего тела.
– Хорошая у вас лампочка, – усмехнулся Дельный, намекая на аномалию.
– Не жалуемся. Светит исправно, главное в нее не соваться и поджаренным не станешь. – Трофимыч разлил коньяк по пустым банкам. Мне и Унылому не хватило. Чес перевернул банку с окурками на пол, потряс ею:
– Налей толстому. Он с ружья собак пострелял немало.
Я наблюдал, будет ли грузный парень пить из грязной банки с бычками, которые прилипли на дне. Возрастом он как я, а может и младше на год. Только грузный и неопрятный. Щеки висят, пузо выпирает. Он взял банку, заулыбался.
– Мне не надо, – предупредил я заранее. Вдруг решат, что этот стакан из пепельницы нам на двоих.
– Тебя и не спрашивают, Пробирка, – недовольно сказал Чес.
Я промолчал, уставился на него. Запомню оскорбление. Он нервно потряс свой стакан-банку, взбалтывая коньяк.
– Чего его спрашивать. Он такой же хозяин коньяка, как и я, – произнес Трофимыч, – так что твое разрешение ему не нужно.
Я ожидал вспышки ярости со стороны бандита, но Чес молча опрокинул коньячка, отпил сгущенки.
– У вас чего, больше нечего закусить? – удивился Дельный.
– Да подъели все. А у вас что с запасами? – Трофимыч продолжал с ними общаться, как минимум на равных. Даже перегибая палку. Наверное, знает, что делает.
– У нас мышь повесилась. Что-то шляемся по кругу, найти хорошего проводника не удается, – сказал Дельный и выпил коньяк, даже не скривился. Унылый пил мелкими глотками. Он закашлялся с непривычки или попал бычок. Остатки коньяка расплескались по столу.
– Унылый, ты как всегда, – недовольно произнес Чес, – наливай.
Трофимыч неспешно разлил.
– Чья вещь? – спросил Чес и ткнул в медицинскую сумку.
– Кузьмы, – ответил за меня Трофимыч.
– Смысл клички тогда понятен, – кивнул Дельный, – и как тебе на вольных хлебах живется?
Это он уже меня спросил.
– Свиньи тут странные. Не маленькие.
– Гы-гы.
Рассмешил их. Веселые ребята, которые готовы гранату кинуть незнакомым людям.
Чес резко наклонился в мою сторону и схватил за плечо.
– Ты точно дезертир? Я вашего военного брата в расход сразу пускаю, и если вдруг не собираешься сталкерить, то…
– Точно, – ответил я.
Что ж, ложь становится похожа на правду, когда обрастает деталями, и я добавил:
– У меня начмед притыренный. Заставлял таскать медикаменты запрещенной группы из части в город. Я разок попал на ментов. Хорошо, что пакет успел в кусты скинуть. Правда, загремел в отделение.
– Кому отдавал товар? Серому? Лешему? – поинтересовался Чес.
Этот прикол я знаю. Уверен, никого из названных вообще не существует поблизости Зоны.
– Никому. Оставлял на вокзале в ячейке номер десять.
– Это на автовокзале? – уточнил Дельный. Оказывается, он активно изучал мою легенду.
На автовокзале я бывал. Родители передавали еду, которую приходилось раздавать в казарме. Нет, что-что, а покушать я не зажимал. Все-таки у меня есть родители. Вон у того же Баранова умерли и только бабушка где-то в деревне.
– Да, там еще крыша протекает и есть заметная продавщица пирожков, с буферами пятого размера, – сказал я.
Дельный кивнул, все верно. Полез в рюкзак и стал с интересом в нем рыться.
– Вот, батон порежь. Со сгущенкой пойдет как надо, – приказал он Унылому.
Тот, перед тем как взять белый хлеб, обтер руки о свитер. Потянулся за ножом Чеса и тут же получил по голове:
– Свой доставай. Каждый мужик должен иметь перо.
Грузный засопел и полез в рюкзак искать нож.
Я же продолжил рассказ:
– Вот я и носил. А как скинул – то долг на меня и повесил начмед. Вариантов у меня немного осталось, обратился к дяде.
Чес вытер уголки рта.
– Проехали, солдатик. Давай, сталкерок, разливай пойло до краев.
Дельный начал намазывать сгущенку. Знал бы оружейник Ременов, при каких обстоятельствах буду ее есть, в жизни не дал.
