Чес, отложив оружие, вытащил кожанку из вороха тряпья:
– А чё, плащей нет? Мне понравилось в нем шастать. Длинный, оружие скрывает, от дождя защищает и в задницу не дует.
– Нет, тут в чем прикол. Фризы плащи страх как любят. И еще балаклавы. Натянут на уродливые бошки и ходят, пугают сталкеров.
– И чего, сильно пугают? – уточнил Дельный.
Борзый толкнул меня в плечо, намекая, сходи с насиженной табуретки. Чес занял его место, Дельный же – единственный стул. Можно пересесть на ящик из-под патронов, на котором мы умещались с Унылым. Блин, надо как-то выспросить, зачем их отправили на блокпост под мостом. Насколько знаю своих ребят, военных, теперь они лютые. В такой ситуации плевать они хотели на указы сверху, жажда мести за парней их разъярит сильно. Теперь стреляют сразу, на поражение. Да и времени пролетело немало, я успел вырубиться на воздухе, позаниматься с ножом, послушать жизненный треп от урки и даже заточить рыбку с собственной кровью.
А Унылый, дядя Сева и Правша все не возвращались.
Борзый еще раз толкнул:
– Двигайся.
Я так и сделал, слегка привстал, схватил табурет и по-крабьи переполз в сторону.
– Ботва, не наглей, сам двигайся, табурет оставь! – возмутился Борзый.
Чес с Дельный одобрительно смотрели за моими действиями. Молодец, поддел бугра, конечно, на мелочи, но из таких моментов и состоят отношения. Как все меняется, вроде и попали в плен, а теперь Борзый в нас нуждается, как и мы в его проводнике.
– А! Не понял, – притворился я. Встал, стряхнул пылинки и поставил табурет перед Борзым. Напротив Чеса, который из нескольких курток выбрал самую новую.
– Нормально сидит, как влитая, – надев ее, сказал Чес. И начал подкатывать рукава. Размерчик явно большой.
– Извини, родной, судьба выбирала, – ответил в тон Борзый.
– В смысле судьба? – осведомился Дельный. Он не стремился рыться в шмотье, а вот красный скотч его заинтересовал.
– Ну кого завалили, с того и сняли. Вот эта, – он поднял куртку с явными рыжими пятнами на подкладке, – фартовому пацану принадлежала. Мой братишка, все делал: за спиной стоял, прикрывал, делишки разруливал.
– Так если фартовый, то чего погиб? – задал еще вопрос торговец.
– Пуля – дура, особенно если по пьяни. Поспорил, что его курточка выдержит попадание из «макарова». Расстояние – двадцать метров.
– Не выдержала? – посочувствовал Чес. В новой куртке, даже большей по размеру, он стал еще больше походить на Борзого. Оба лысые, глаза горят, скулы заострились. Трындят ни о чем, отгоняют страх. Или у них нервы, от водки и жестокости, превратились в стальные нити и им нипочем приход гостей. Я присел на краешек ящика, вздохнул, вмещая всю накопившуюся грусть за эту неделю. Заболели ребра, предупреждая, хозяин, все еще будет. Буду надеяться, что не будут сегодня будить. И так хватит проблем и почему они продолжают сыпаться на мою голову? Надоело!
– Кто?
– Куртка.
– Да кто ее знает. Этот идиот, который стрелял, в шею попал братишке. Вот он и залил всю подкладку, точно кабана в ней потрошили.
– Судьба, – прокомментировал Чес, – а что с этим, снайпером?
– Да ни чё. Братишка мой успел гранату кинуть. Типа подарок, последний в его жизни.
В чьей жизни, я не понял. То ли фартового, то ли снайпера-бандита, а может и обоих сразу. Грустно у них все, бесперспективно.
Чес осмотрелся, нашел бутылку, на дне которой плескалась прозрачная, как слеза младенца, жидкость.
– Я не буду, хватит. Прицел собьется, – покачал головой Борзый.
– Согласен, харе бухать, – сказал Чес.
Я удивился. За весь вечер ни разу он не выпил. Усиленно готовится к приходу фризов, значит надо искать укромное место.
– Я вот что мучу, – продолжил Борзый, – тот хрен – снайпер – был из фризов, и теперь они мне все должны за смерть братишки. Немало должны…
– Как пить дать, должны, – сказал Чес, – даже торгаш согласится.
Дельный перестал крутить скотч и серьезно заявил:
– Даже с процентами, Борзый, даже с процентами.
Что ж над смертью своих шутить не стоит. Даже над такой глупой и странной.
Борзый кинул мне окровавленную куртку:
– Носи. Фартовая. Заслужил сегодня, толстого не бросил, как надо махался. Левша тебя нахваливал, говорит удар, как молотком.
Мое отношение к крови известно, но после такой истории не взять – значит не уважить здешнего бугра. Это не мелкий прикол с табуретом. Встал, скинул куртку Унылого, серо-коричневую, с соплями на рукаве. Расту в иерархии бандитов. Так скоро балаклаву выдадут и нормальную кличку дадут. Стану дезертиром-бандитом, пойду на вольные хлеба. Сколько гоп-стопов сделал за сутки – столько и заработал. Эх, житуха начнется!
Я нахмурился от такой перспективы. Борзый воспринял это по-своему:
– Чё мнешься? Еще скажи, что не по нраву!
Я молча натянул черный куртяк, подвигал плечами. Сидит как влитая, ворот у нее слегка срезанный, стоячий, закрывает шею.
– Вопрос в другом, – сказал я и сделал паузу, – не знаю, чем отблагодарить. Что есть на мне – этого мало, за такую куртку.
Видимо ответ понравился, всем троим. Нет, реально, как на экзамене. Только тут вместо пересдачи дадут по морде. Если не хуже. Ничего, черти, придет и мое время.
– Отработаешь, – оскалился Чес. Я не понял, каким боком он относится к обновке, но свое слово он вставил.
– Отработаешь, да, – повторил за ним Борзый, – завалишь «фризовца» и долг погашен.
– А пока, Кузьма, оттащи ящик на место, под окно, – распорядился Дельный.
Я повозился со змейкой, которая покрыта ржавыми точками. Реально, старая курточка, ношенная-переношенная, а дырок в ней незаметно. О крови на подкладке старался не думать.
Схватил ящик за ручку и начал его тащить. Блин, а он не такой уж и легкий! Утром, когда с Унылым его несли, проблем не возникало. Одному всегда труднее. Гнилые доски жалобно стонали, но я продолжал волочить зеленое чудовище на место.
Окно, возле которого он стоял, выходило во двор, а вот глухие стены с другой стороны примыкали к Зоне. Странно, от мутантов и аномалии нас отделяла только кладка кирпича, старше меня по возрасту. Но казалось – за стеной другой мир. Совсем другой. Я тащил ящик, прислушиваясь к разговору. Фонарь медленно умирал, давая все меньше света. Лица подельников стали скрываться во тьме.
– Что с гранатами? – спросил Чес.
– Стоят на стрёме. Дядя Сева перед уходом все красиво сделал, – ответил Борзый. К еде он не прикоснулся. Так и сидел, на отобранном у меня табурете. Положив мой же автомат Калашникова на колени.
