Верно.
– Сейчас попрутся по центру, олухи, – засмеялся Чес, и добавил: – давай стреляй!
Так и случилось. Пот тонкой струйкой стекал по спине. Я высовывался из-за контейнера, палил по фризам, которые залегли за забором. Они же стреляли в контейнер. Движение есть – смысла нет.
Радовало, что пальцы стали слушаться и теперь я стрелял не дуплетом. Даже выискивал цель, хотя черные плащи при свете луны различать крайне тяжело.
Чес шевелил губами, подсчитывая запасы патронов, когда фризы ломанулись по центру. Как будто стая «слепых собак», которым поставили цель пройти в узкий проход. Так и они, толпой хлынули на бедные ворота. Забор закачался, начал валиться на землю.
От выстрелов я оглох. Шумная какофония сверлила мозг, все начало смешиваться в большое темное пятно.
– Убью!
– Стреляй!
– Завалю!
– А! Пацаны!
7
Борзый с помощниками так и сидел за перевернутой машиной. Он терпеливо ждал, почти не отстреливаясь. И тут им поперла масть. Я видел, как наши отступают назад, и тут же Борзый начал кидать гранаты.
– Ответочка! – оскалился Чес. Мы упали на пузо.
Борзый кидал прицельно и точно.
– Братва, граната!
Истошный крик, но в это раз, наших противников. Получите, твари! Вот что значит ждали! Пока я спал, трое сообразили, как защищать Ферму. Я смотрел, как наступательные гранаты, с радиусом поражения тридцать метров, кладут фризов, как газонокосилка непослушную траву.
– Вот и наш запас, – услышал я Чеса. Он тоже не постеснялся поваляться на земле. Правильно. Осколки не разбирают, где свой, где чужой.
Правда, в отличие от меня, урка стрелял и по нападающим через ворота, и даже в сторону забора, через который пытались прорваться фризы.
К нам прибежали несколько человек от ворот. Потрепали их знатно, но они ждали сигнала от Борзого. Освободив сектор для стрельбы и гранат, Чес постреливал в обе стороны. Нас стало слишком много, чтобы прятаться за небольшим контейнером.
Я увидел Левшу. Ткнул его в бок:
– Как ты?
Он выпученными глазам смотрел на меня, и не узнавал. Потряс его, приводя в чувство:
– Левша, ты цел!?
– Да… Да… пацанов там положило… там… Сволочи! Рвать буду зубами! – начал он в состоянии амебы, а закончил в состоянии быка, увидевшего красный флаг.
Он встал на колено и начал палить в сторону забора. Попал или нет, но злости у него прибавилось.
– Отход!
– Назад!
Крик фризов был четко слышен в ночи. Луна становилась бледнее, и темное небо с тучами начало сереть. Сколько идет бой? Мне показалось, что уже ночь пролетела.
– Раненый! – крикнул я Чесу на ухо.
Тот, не отрываясь от прицеливания, коротко приказал:
– Добей.
– Нет, наш раненый. Вот лежит! Помоги донести до Дельного, – пояснил я.
– А! Ты ж, Кузьма, лечить должен! – словно вспомнив что-то важное, Чес поднял палец вверх: – Ну давай. Надоело мне тут под осколками лежать.
Последние слова он произнес очень тихо, повернулся к Левше:
– За главного назначаю, патронов не жалей.
Я же, даже в суматохе, отметил: Чес перестал называть меня Пробиркой.
Борзый разбушевался не по-детски. Атака «фризовцев» захлебнулась, как алкаш, пытающийся выпить стакан бензина. Они, побросав раненых, отхлынули на холм, и даже за него – как я понимал ближе к зданиям-старикам, где нас сегодня поймали.
Борзый достал «Гюрзу». Он хладнокровно выбеливал черные плащи, которые корчились на земле, и добивал их короткими очередями.
– Двинули, солдатик!
Я так и сделал, мы одновременно с уркой подбежали к раненому. Он уже не просил помощи, а тихонько подвывал. Стиснул зубы, бледный, свернулся клубочком.
– Взяли! – сказал я.
Нагруженные бандитом, мы перешли на быстрый шаг. Он вскрикнул от боли, начал трясти головой:
– Бросьте, бросьте!
– Не пей компот, в нем повар ноги полоскал! Сейчас наш лепила тебя подлатает, все станет красиво! – шипел Чес.
Неудобно. Неправильно. Эх, мне бы носилки, хоть какие! На крайний случай, сделанные по старому способу скорой помощи. У нас дома есть, такие прямые носилки, что больного легче скинуть с балкона и подобрать на асфальте, чем на них вынести.
Но приходилось изгаляться. Шикарно, если есть мягкие носилки: брезент с ручками. При отсутствии их – простое одеяло. Крепкое, простое одеяло.
Мы тащили его, а рядом свистели пули. В помещение ввалились, чуть не сбив Дельного.
– Кто это?
– Да мы чё, паспорт у него зыряли? Зацепило. Притащили, – тяжело дыша, ответил Чес.
Мы положили раненого на пол, Чес чиркнул зажигалкой и сразу спросил:
– Ну, че там?
Бледнеющий, будто его измазали белой краской. На животе темное пятно. Я достал «иппешку», рванул край, достал ватно-марлевую повязку. Раненый скулил, как щенок.
– Как зовут? – спросил я. Он не отвечал, я потрепал его за щеку:
– Как зовут!?
Нет, вопрос не важен, главное понять степень шока, соображает он что-то или уже в ступоре.
– Серый, – прошептал он.
Узнал его, именно он стоял на воротах, у него Чес осведомлялся про размер обуви. Вот урка, накликал беду на парня.
– Значит Серега, – перевел кличку на нормальный язык, – слушай внимательно, Серега, ты сейчас убираешь руку от живота, и я накладываю повязку. Понял?
– Уууу… да, – прошептал он.
Зажигалка погасла, Чес выматерился, щелкнул еще разок.
Кишки сизыми червями выпирали из брюшины. Сильно посекло живот, разворотив мышцы, задев петли кишечника. Кровь почти не бежала, она уже просто заканчивалась. Я придавил марлевой повязкой, слегка налег, тампонируя рану. Сверху на мою кисть легла ладонь Сереги.
– Плохо, да?
Я сглотнул, чтобы прочистить горло:
– Нормуль, Серега. До утра дотерпи, а там как надо подлатаем.
Он попытался улыбнуться, попробовал поверить мне, незнакомому человеку.
– Я – дурак. Артефакт «кровостоп» продал… На той неделе… Выпить захотелось, а денег не было, вот и продал… – слабым голосом произнес он.
– Главное, лежи спокойно и не дергайся, – приказал я ему.
Он отпустил меня. Я ощутил, как капает кровь с пальцев. Чес глянул мне в лицо.
Я постарался незаметно покачать головой, и урка перестал держать зажженную зажигалку. Свет погас, оставляя на полу будущего покойника.
