Я же смотрю, нет ли колебания воздуха, не видно ли бурых разводов от крови. Снег лежит даже не островками, а меленькими, редкими кусочками. В поле холоднее, чем у нас в части. Смотрю дальше.
Там серые плиты колхозных зданий и ветрянка, которая крутит лопастями, не давая электричества. Жадная. Там стаи собак, которые страшнее волков. Там аномалии, и что может быть хуже них?
Я делаю шаг, еще… Вот уже возле места, где лежал болт.
– Трофимыч, – лепечу я.
– Я ж говорил: и даже не думай, – просипел Трофимыч.
– Вопрос важный, – попробовал я снова.
– Ну? – стоя спиной, спросил он.
– Нет ли смысла кинуть болт, подойти к нему, поднять, а не тащить бинт? – этот вопрос мучил меня уже минут двадцать.
– Есть аномалии, которые реагируют на движение. Похожи на мины, срабатывают после того, как убирают ногу. Осознал?
– Да.
Осознал. Интересно, а как другие добирались до бара? Некоторые ходили и к ржавым останкам судна «Херсон». Я про наших парней, а не про военных сталкеров. Военсталы крутые ребята. Однако и зарплаты у них получше. Платят в долларах. Контингент на базах или смешанный или зависит от страны, поставляющей бойцов. Например, рядом с нашей военной частью стояли китайцы. Вот они и за миллион не пропустят. Принципиальные и нерушимые, как Великая китайская стена.
Все же военные ходят по Зоне. Что ж тогда стало с Крысом, который пропал. Ушел на вольные хлеба? Крыса парень стремный, недаром у него такая кличка. Пропал без вести…
– Давай, бросай! – повысил голос сталкер. – Почему по несколько раз тебе надо повторять?
Получается, первый окрик я пропустил. Точно, выдохся окончательно.
– Отдохнуть бы, – попросил я. Получилось жалобно. Писк мышиный, а не слова взрослого человека. О еде я уже не мечтал, попить бы. Трофимыч правильно спрашивал, не дурак ли я часом? Взять одну бутылку в Зону…
– На том свете отдохнешь… В смысле, у себя в части хребет на кровать кинешь, и спи, сколько влезет, – сказал Трофимыч.
– Нет, там сильно не поспишь, – сказал я и кинул.
Болт упал на землю, подскочил и замер. Я напрягся, сглотнул слюну.
– Тяни, спокойно. Об камень он ударился, вот и подлетел. Ты что звук не слышал? – усмехнулся Трофимыч, продолжил: – Так чего нельзя выспаться в части?
– Да как же поспишь? С утра встал, кровать заправил… – начал я возмущенно рассказывать. Сердце гулко билось о решетку из ребер. Если это не камень, то я пропал. Плюнуть, пусть сталкер идет и не имеет мне мозг! Не выход. Он может отправить назад. Вот позор будет! Даже день не пробыл на отчужденной территории!
Я домотал бинт и сделал шаг. Трава стала вроде мягче, как настил из соломы.
– А если заметят, что прилег, то мама не горюй…
Половина пути до камня пройдена. Еще шаг.
Не трусь, боец, не трусь.
– Блин… – прерываю я свой же рассказ.
Камень. Серый, лежит на боку, выступая плоской поверхностью, об которую ударился болт.
– Чего ругаешься?
– Камень, – говорю я.
– Ну да, камень, – говорит Трофимыч, – ты продолжай про кровать, а то не пойму, чего нельзя спать, коль она стоит пустая?
Я повернулся к нему с болтом, зажатым в кулаке, и застыл.
Трофимыч давился в беззвучном смехе. Рот его открылся, как пасть у акулы. Стали видны зубы аж до коренного.
– Трофимыч, – укоризненно выдыхаю я. Если бы не камень, давно заметил, что он просто издевается вопросом о сне в казарме.
Сталкер согнулся. Его тело тряслось от смеха. Если начнет в голос, то сбегутся все собаки в округе.
Трофимыч поднял сжатый кулак и рассмотрел татуировку – волк и три буквы.
– За нас – спецназ, – просипел он и сел на корточки.
Смешно ему, понимаешь.
Колхоз в монокле казался очень далеким. Да и путь измеряется шагом. Ослаб ветер, который пронизывал до костей. Холодные струи воздуха перестали рассекать лицо. Мы двигались, скорость увеличилась. Теперь я считал броски. Интересно, никто Зону в болтах не мерил? Всем известно, диаметр маленький. Каждый проверяющий задавал один и тот же вопрос:
– Вы что не можете патруль пускать в глубину? Всего лишь несколько километров составляет внешний сектор!
Особенно запомнился худой подполковник с усами. Он стоил всех в части, проверял, начищены ли берцы, подшит воротничок. Ругался, об отмене закона. Как же так, солдаты по ночам спят, а не подшивают белые лоскутки к воротнику! Вызывал начмеда и тот подтверждал, да наличие воротничков снижало уровень фурункулеза шеи. Сопровождающие полковника поддакивали, как хорошо с воротничком и как замечательно ходилось в портянках.
Полковник обещал подать рапорт с обоснованием для восстановления и воротничков, и портянок. Дальше, дыша несвежим запахом изо рта, он желал инспектировать Зону. Как и остальным, ему объясняли и доказывали. По Зоне не ездят. По ней, родимой, не бегают и слово «быстро», так любимое начальством, стоит забыть. Вне зависимости от чина.
Проверяющий кричал, грозился указать в отчете наше дармоедство. Тогда его водили в Зону. По возвращении он приезжал с пониманием в глазах.
На блокпосте он все же побывал, вяло выслушал рассказ о нашем героизме – защите Родины от страшных чудовищ. Особенно от сталкеров. И укатил.
А я вот с таким чудовищем ступаю по Зоне.
Колхоз вынырнул перед самым носом. Вот мы обошли холмы, обогнули старую, проржавевшую бочку. Я устал, и не хватило сил узнать, как она пережила эти годы. Ее соседи – мутанты, смена погоды, постоянная влажность, а она стоит, как караульный на входе.
– Давай к дороге рули, сталкер, – сказал Трофимыч.
– Задачу понял, товарищ генерал. В отставке. – Не одному же ему подначивать.
Улыбаемся оба. Камень нас сблизил, добавил доверия. Так бывает, знаешь человека полдня, но понимаешь, что ему можно доверить прикрывать спину. Или пин-код от карточки с деньгами.
Тучи набрались влаги, и я ждал дождь с минуты на минуту. Дорога изломанной линией вела к колхозу. Лежала она между зданием из красного кирпича и ветрянкой. Дальше ее конец терялся за серыми постройками. Лопасти ветрянки мелькали, притягивая взгляд. Почему-то стало жалко пропадающей энергии. Вот работает ветрянка, вкалывает каждый день, а все зря. Похоже на жизнь солдата: бесцельно прожитые дни, а дембель так же далеко, как от ветрянки – ближайший город.
Мы вышли на черную ленту. Когда-то на ней было оживленное движение. Машины со свиньями катились в большой город, где находился разделочный цех. Старики, у которых мы запасались, кто творогом, а кто и самогоном, рассказывали, как забавно торчали пятачки и хвостики. Вот так, живешь, ешь, а потом отправляешься в дорогу в один конец. И что обидно, в полном расцвете сил.
