Когда мы добрались до моей комнаты, Джоан взглянула на кровать и испуганно попятилась.
– Что не так? – поинтересовалась я. Служанка сделала страшные глаза, а потом начала показывать странные пассы руками. – Не бойся. Он ничего плохого тебе не сделает! – отозвалась я, сгружая все добро на кровать. Пес подошел к испуганной Джоан и обнюхал ее, а потом вернулся на свое место рядом с хозяином. Судя по тому, как мило они спали, я поняла, что это явно не в первый раз. – Набери воды! Чистой! – попросила я служанку, переворачивая кочергой тлеющее полено. Пациент спал. Я молча положила руку ему на лоб и поняла, что если поить его, то прямо сейчас. Еще бы не мешало компресс сделать. Я взяла полотенце, отдернула штору, размотала завязку, придерживающую створку окна, и раскрыла его. Взяв горсть снега с подоконника, я завернула ее в тряпку и положила на лоб страдальцу. Он попытался смахнуть ее рукой, но я не дала этого сделать.
Через десять минут клюквенный компот без сахара был готов. Я не знаю, насколько правильно я завариваю, но должно помочь. Обжигая пальцы, я попыталась снять котелок, но Джоана выхватила его у меня и поставила на пол, вопросительно глядя на петрушку. Сейчас я чувствовала себя ведьмой на шабаше. В глазах служанки я точно теперь ведьма. Дождавшись, когда пойло немного остынет, я попросила Джоан принести кубок. Наполнив его до половины, я отхлебнула и поморщилась. Бяка! Но должно помочь! Я осторожно приподняла пациента и заставила его выпить, несмотря на вялые протесты. Подождав еще пару часов, я влила в него еще.
– Много там еще этой дряни? – поинтересовался Демон, кашляя.
– Целый котел! – обрадовала я. В ответ дядя простонал и отвернулся.
Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. И не потому, что мое место на кровати занял бессовестный пес. Я сидела в кресле, прислушиваясь к дыханию. Однажды я даже задремала, а потом проснулась, вспомнив, что забыла сменить тряпку на лбу. Второй раз я задремала под утро. Мне снилась, как ни странно, гильотина. Мне снилось, что меня с завязанными руками вели к ней. Шел снег, изо рта вырывался пар, а я делаю неуверенные шаги навстречу смерти. Интересно, к чему бы это?
Утром перед глазами все плыло. Усталость просто подкашивала меня. Я поручила Джоан следить за больным и глаз с него не спускать. Лучше больному не становилось. Правда, жар спал, но пока заметных улучшений я не видела. Мы с Джоан продолжали вливать в него компот, чередуя его с куриным бульоном. Улучшения появились только на третий день. Все три дня я ходила как в тумане. Отсидев очередной прием для галочки, я, подавляя зевоту, поспешила в свою комнату.
В коридоре меня нагнал Ленс.
– Ты выглядишь просто ужасно! Что-то произошло? – спросил философ, беря меня за руку.
– Все нормально… – отмахнулась я, явно не желая продолжать разговор.
– Та вдова, которая сегодня приходила на прием… Я встретил ее во дворе замка. Она была вся в слезах. Ей не на что кормить детей… Не окажешь ли ты милость помочь ей. У меня сердце разрывается при мысли о том, что бедняжка обречена погибнуть от голода вместе со своими малютками! Ей много не надо… – произнес Ленс, заглядывая мне в глаза.
– Опять? Вчера пять золотых для семьи лесоруба, позавчера пять золотых для сирот! Послушай, Ленс! Через три недели мне предстоит заплатить дань в миллион золотых. В противном случае начнется война. Нас просто возьмут и растопчут. Ты это понимаешь? Я должна собрать эти деньги! Любой ценой. У меня нет возможности помочь всем сиротам и обездоленным! Если начнется война, то погибнет не сотня, а тысячи людей! И твои «обездоленные» умрут в первую очередь! – ответила я, вырывая свою руку из его руки.
– Я знаю… Я об этом слышал… Но… неужели нет способа помочь этой бедной женщине? Ну, будь же милосердной! Если хочешь, то я встану на колени и буду умолять тебя об этой милости!
– Сколько ей надо? – поинтересовалась я, намереваясь уйти.
– Пятнадцать золотых. Ей нужно заплатить по долгам мужа и купить еды… А еще ей нужно починить старый дом… – прошептал Ленс, заглядывая мне в глаза.
– Сколько? – удивилась я. – Пятнадцать? Да я ей больше трех не дам!
– Ну дай хотя бы три… Я уверен, что она будет счастлива! Бедняжка даже на такое не рассчитывала…
Я отсчитала три золотых из намного похудевшего мешочка моей бывшей служанки. Честное слово, как от себя оторвала!
– Благодарю! Благодарю! Я поспешу порадовать ее! – заулыбался Ленс, принимая деньги из моих рук. – Но тут такое дело… Я видел у ворот замка девочку, которая просила милостыню. В замок ее не пустили. Она стояла на морозе с протянутой рукой. Это же ужасно, не так ли?
– Ленс! Я дала тебе деньги. Больше ты от меня сегодня не получишь! Если ты действительно хочешь помочь кому-то, то займись чем-нибудь полезным! Заработай деньги и раздавай их направо и налево. Пойди, наруби дров бедной вдове, в конце концов! – предложила я с едва скрываемым раздражением.
– Опять я слышу слова твоего дяди, звучащие из твоих уст! – вздохнул Ленс. – Кстати, где он? Я его давненько не видел!
– Он заболел… – мрачно ответила я, надеясь, что пушкинское «когда не в шутку занемог» не станет пророческим.
– Это Провидение его покарало! Так всегда бывает с плохими людьми! Я недавно пришел к той мысли, что Провидение существует. Оно карает бесчестных людей по заслугам! Рано или поздно кара постигнет любого, кто хоть раз в жизни совершил гнусный поступок! – произнес Ленс.
– А почему же тогда твое Провидение не помогает сиротам, обездоленным, бродягам и прочим доходягам? – поинтересовалась я, глядя в светлое и одухотворенное лицо философа.
– Этого я еще не понял. Но я обязательно постараюсь это понять и объяснить людям! – воскликнул Ленс, радуясь новому поводу повалять дурака.
– Лучше объясни им, что до конца месяца денег нет. Но приободри их, чтобы не унывали и держались! – язвительно ответила я, давая понять, что разговор окончен.
– Есть у меня еще одна просьба. Я возьму листы бумаги и чернильницу? – спросил философ. – Я просто подумываю написать книгу! Я долго думал о жизни и смерти. И пришел к выводам, что когда я умру, вместе со мной умрет мое слово. Я хочу оставить свое слово, свои мысли людям будущего.
– Отлично! – наигранно восхитилась я, радуясь, что даже для этого обормота нашлось дело.
Когда я переступила порог комнаты, то застала странную картину. На кровати в глухой обороне стояли насмерть два героя. Пес рычал с молчаливого одобрения усмехающегося хозяина, стоило только Джоан с кубком приблизиться к больному.
– Ты почему вредничаешь? – возмутилась я, стаскивая пса с кровати. – Если тебе позволили лежать на кровати, то это не значит, что ты теперь хозяин.
Пес заскулил и обиженно полез под кровать.
– Почему не пьем лекарство? – спросила я, радуясь в душе, что пациент заметно ожил.
– В меня уже не лезет! – огрызнулся дядя, демонстративно отворачиваясь. Я достала пучок петрушки, отряхнула его и протянула больному.
