— Наказывают за что?
— За то, что мы итём на Кучум. Нельзя тута хотить, там плохое место, там том Харги, Когта ты хотил на Кучум, Харги запрал всех люти. Ты остался только для того, чтопы сказать всем, что пот голец хотить нельзя. Тогта Амана отправил меня в тайгу, чтобы я спасла тебя. Закпой зимой хоти, Харги запрал у него левый глаз, претупретил. Сеготня пыл послетний знак, тальше хоти нельзя, тетушка Закпой сам скажет утром.
— Хо! А я думал, что Загбою глаз выбил дорогой зять, твой отец, — с усмешкой заметил Сергей. — А это, оказывается, Харги ему плёткой бельмо поставил. Интересно получается…
— Не надо смеяться, — прошептала Уля, оглядываясь на темноту за спиной. — Неважно, как случилось. Клавное — наказание всё равно притёт, если ты нарушил закон.
— Так что же теперь делать? Не ходить на Кучум? — Сергей несколько остепенился, внимательно посмотрел на девушку. Но там мои погибшие товарищи, я не могу бросить их тела на растерзание воронам. Да к тому же… Мне надо знать, почему погибли люди. Так просто не бывает ничего…
— Лючи усыпили злые тухи, потому что это святое, запретное место… — глубоким голосом ответила Уля. — И хоти тута нельзя…
— Да что ты заладила: нельзя да нельзя! Не могу я, понимаешь, не идти туда! Мне надо быть там, какие бы обстоятельства ни сложились, — повысил голос Сергей. Но тут же, увидев её глаза, остепенился, заговорил тише, но твёрдо:
— Всё равно надо идти, чего бы это ни стоило.
Уля тяжело вздохнула, пожала плечами:
— Как хочешь.
— А ты что же, не пойдёшь?
— Не снаю. Как скажет тетушка, — Уля равнодушно покачала головой, бросила в костёр полено.
— Это что же получается, вы бросаете нас на половине пути?
Девушка выстрелила в него искрами возмущения:
— Никто вас не просает. Ещё ничего не решено. Тетушка всё скажет сам. Вот только наступит утро. И воопще пора спать…
Она встала, расправила свой спальник, недолго думая, утонула в меховом подкладе. Он посидел ещё какое-то время, как будто решая, что делать — идти спать в палатку или лечь у костра. Идти куда-то не хотелось. Не лучше ли прилечь радом с ней, хоть и на некотором расстоянии…
Бросил несколько поленьев в огонь, нарочито, с кряхтением, как будто представляя хороший отдых, прошёл на лежанку из веток, снял обувь и, завалившись на пихтовые лапки, вытянул босые ноги к костру. Лег на правый бок, специально, чтобы видеть лицо Ули. Долго ждал, не откроет ли она глаза, чтобы посмотреть на него. Но нет, приятные черты девичьего лица скованы, милые губы слегка приоткрыты, на глазах плотно замкнуты пушистые ресницы. Спит. Стоит только протянуть руку, и можно дотронуться до волос… Некоторое время, выбирая удобное положение, крутился с боку на бок, затем притих, погружаясь в крепкий сон таёжного путника. Тяжело засопел, обмякло тело, и уже не видел, не слышал, как Уля осторожно выбралась из спальника, тихо ступая босыми ногами, подошла к нему, накрыла своей курткой и, прикоснувшись рукой к волосам, наклонилась для поцелуя. От нежного прикосновения её губ чутко дрогнула его загрубевшая щека. Слабая улыбка растянула губы: может, приснилось что-то доброе, а может, почувствовал близость любимой?
ПЕРЕВАЛ ДВУХ СЕРДЕЦ
Тук, тук, тук. Необычно и странно раздаётся негромкое пощёлкивание в серости прохладного утра. Загбой неторопливо ходит между квёлыми пихтами, настойчиво постукивает своим посохом по чёрным стволам деревьев. То тут, то там слышится его глухой, но в то же время настойчивый голос:
— Соли, соли, соли!..
Опытный следопыт зовёт к себе оленей: в это время года вьючные животные за горстку горечи готовы бежать хоть на край земли. Измученный постными травами и ягелем их организм требует лакомства. Загбой каждое утро призывает к себе своих питомцев, что значительно сокращает время на сборы.
Вот где-то на горе хрустнул сухой сучок, за ним послышался нарастающий шум, глухой перестук копыт, и, наконец-то, на поляну выскочили три важенки, а за ними четыре пантача учуга, к ногам которых были привязаны сырые палки-чанхаи. Перебивая и отталкивая друг друга, окружили хозяина, вытянули морды к мешочку, где хранилось любимое лакомство. Загбой не обделил никого, по маленькой горсточке досталось всем. Получившему порцию Уля тут же накидывала ременную уздечку. В течение нескольких минут были пойманы и расставлены по своим местам все олени, осталось только завьючить животных грузом и отправляться в дорогу.
Каждый из путников занимался своим делом. Залихватов с Михаилом скручивали палатки. Агафон с Костей упаковывали в потки вещи. Уля накрывала спины животных потниками. Сергей доваривал на костре походный завтрак. Наконец-то он загремел посудой, скомандовал:
— Всё готово!
Все как будто только и ждали этих слов, торопливо подтащили груз к оленям, положили рядом на землю (грузили и вьючили животных только перед самым выходом, когда была уложены и приторочена посуда). Каждый подходил к костру, получал свою порцию каши и, нахваливая дежурного повара, присаживался тут же на землю.
Ели молча, быстро. Утро — не вечер. Время торопит в дорогу. Вон уже из-за далекого голубого гольца показались первые лучи солнца. Они, как будто подгоняя путников, некоторое время будут светить в спину, указывая направление к Кучуму. Вершина гольца показалась вчера утром с Туюльского перевала. Но идти до него ещё несколько дней. И надо торопиться: на крутобоких отрогах почернели первые проталины, весна идёт в горы. Значит, что на плато, к месту гибели людей могут первыми прийти медведи.
Допили положенную кружку чая, закурили. Уля с Сергеем прибирают посуду, остальные торопливо втягивают табачный дым. Лишь Загбой не торопится, подсасывает трубку долго, его взгляд устремлён куда-то на далёкие горы, за которыми спрятался Кучум. Все уже бросили окурки в костёр, молча ждут, когда проводник начнёт завьючивать готовые потки, но он невозмутим, сидит сам и задерживает других. Наконец Залихватов не выдержал, поторопил:
— Ну что, мужики, надо идти. Дорога дальняя…
Все встали, и лишь Загбой не пошевелился, а хмуро, коротко бросил:
— Моя на голец не хоти. Турное место, Амака вчера каварил, шар пускал. Пойту, отнако, на Хабызлак, к Ихтыме. Сын тавно не вител, может, Шинкильхор уже палыпой…
— Как так не ходи?! — Залихватов вытянул удивлённое лицо. — А кто поведёт, ведь ты же обещал!
— Раньше каварил, теперь хоти не могу. Эскери гневается, Харги грозит. Плохо путет, кто на гору хоти. Люти погипай, и мы погипай.
— Но как так? Мы же договорились, там тела наших товарищей, надо их захоронить и узнать причину, почему они погибли…
Но Загбой непреклонен: не пойду, и всё. Что хотите делайте. И вам не советую. Испугался кары духов. Встал от костра, подошёл к своим оленям. Накинул седло на Чигирбека, стал завьючивать Уйкана.
Все в растерянности, молча смотрят, думают — как остановить Загбоя? А он непреклонен. Все понимают, что без следопыта переход будет тяжёлым… Кто знает, что ждёт их впереди? Как пройти к Кучуму наиболее короткой и безопасной тропой?
