О Морском офицерском собрании адмирал очень заботился, как один из старших: обед там бывал хороший, недорогой; азартные же игры и ночные засиживания не допускались.
Наш фрегат «Коварна» простоял в Новороссийске более месяца: нам предстояла трудная работа – поднять затонувший тендер «Струя».
Зима предыдущего года была очень бурная. У берегов Кавказа и Новороссийска свирепствовала бора с морозом. Суда, стоявшие на рейде, заковывало толстым слоем льда. И счастливы были те, кто мог или уйти в море, или расклепать якорные цепи и выброситься на берег!..
Тендер «Струя» не был в состоянии сделать то или другое и весь обледенелый через несколько суток ужасного положения затонул со всей командою. Над поверхностью воды можно было видеть салинг и клотик, как бы могильный крест. Конечно, будь на рейде несколько бочек и мертвых якорей – такого несчастья не могло бы случиться.
Для подъема тендера пришлось ожидать привода шаланд и водолазов из Севастополя.
Окончив эту работу, мы выходили в море – крейсировать и осматривать берега, ближайшие бухты – нет ли военных контрабандистов, а, увидя где-нибудь на берегу вытащенную чектырму, разбивали ее ядрами.
Во время этой кампании мне часто приходилось бывать за адмиральским столом у Нахимова.
Обед был хороший, вкусный и разнообразный, а вино – неизбежная марсала. Разговоры велись служебные. Конечно, говорили только старшие. Старые лейтенанты вступали в разговоры и даже иногда спорили с адмиралом, а мы, молодые мичманы, молчали и слушали…
Между современными ему русскими адмиралами Нахимов высоко ставил (считая его идеалом моряка) Михаила Петровича Лазарева, бывшего в то время главным командиром.
Лазарев в тридцатых годах, будучи назначен в Черное море, перевел к себе выдающихся офицеров – Путятина, Вл. Истомина, Нахимова, Шестакова, Унковского и многих других.
Эти офицеры были вполне учениками его, Лазарева. В свою очередь, они давали тон остальным морякам.
Таким образом и составилась та блестящая школа черноморских моряков, те стойкие морские команды, которые так отличились во время знаменитой обороны Севастополя.
После наполеоновских войн и во время сближения нашего с Англией в последнюю послано было несколько молодых людей для практики в английском флоте, в том числе и М. П. Лазарев.
Сохранилось в памяти людей, как Лазарев впоследствии геройски отстаивал свою самостоятельность в качестве командира компанейского корабля у знаменитого Баранова, в Северо-американской компании
[149]. Затем он командовал фрегатом «Надежда»
[150] и в продолжение трех лет совершил кругосветное путешествие. На этом фрегате было несколько гардемаринов, в том числе и Нахимов. Рассказывая об этом интересном плавании во время нашей кампании, Павел Степанович говорил, что это было трудное плавание, что гардемарины обучались на бизань-мачте, а во время парусных маневров ставили и убирали крюйсель.
Тут-то однажды по жалобе на гардемаринов старшего офицера Лазарев велел на вантах обрезать выбленки и затем послал гардемаринов на марс – продолжать учение. На берег гардемарины съезжали только наливаться водою, делать промеры или обучаться на гребных судах…
«Биография М. П. Лазарева была бы весьма поучительна для наших моряков, если бы нашлись люди, которые ее разработали бы», – говорил Павел Степанович.
К сожалению, за подобный труд, кажется, еще никто не брался.
Эти месяцы плавания под флагом Нахимова явились временем, когда я мог его видеть близко.
К тому же плаванию относится рассказ В. И. Зарудного под заглавием «Фрегат “Бальчик”».
К сожалению, этой статьи талантливого рассказчика нет у меня под рукою.
Со времени этого плавания прошло еще несколько лет. К России приближалась грозная Крымская кампания – кампания, убийственная для Черноморского флота. Во время нее мы, моряки, еще более сблизились с Нахимовым, на которого мы смотрели с особым уважением и любовью.
…Припоминаю, что после Синопской победы, когда Черноморский флот стоял на рейде Севастополя под флагом адмирала Корнилова, я увидел однажды Нахимова, прогуливающегося на Графской пристани с зрительной трубкой подмышкою. Я поздоровался с Павлом Степановичем, и он сам завел разговор о том, что́ на каком судне по его замечанию делается.
«Вот-с, г. Ухтомский, – с горечью в голосе оказал мне Нахимов. – Я теперь, как курица, которая вывела утят, бегает по берегу и смотрит с берега, как они плавают»…
Известно, что после Синопской победы император Николай I щедро наградил моряков: адмирал Нахимов получил орден Св. Георгия 2-й степени; командиры судов были тоже награждены, а все офицеры получили следующие чины.
По поводу наград чинами Нахимов выражался, что этого не следовало делать; что такое производство только вызовет путаницу по службе, ибо морской офицер обязательно должен пройти все чины, согласно положению, «без выскочек», а иначе он будет лишним балластом во флоте.
В Синопском сражении, к сожалению моему, я не участвовал, будучи командирован в то время к берегам Кавказа, почему и никаких личных подробностей о нем сообщить не могу. Знаю только, что Павел Степанович не любил об этом бое рассказывать, быть может потому, что заслугу победы хотели отдать Корнилову, который, спеша в Синоп с отрядом пароходов и с приказом принять начальство над флотом, прибыл поздно, пароходы наши пришли к концу сражения.
Кроме того, Нахимов не любил касаться Синопского боя, во-первых, из-за врожденной скромности, а во-вторых, потому, что полагал, что эта победа заставит англичан употребить все усилия для того, чтобы уничтожить боевой Черноморский флот. Он был убежден, что благодаря Синопской победе невольно сделается причиною, которая ускорит нападение союзников на Севастополь.
Между прочим, про Синопское сражение передавали, что велено было кормовые флаги прибить гвоздиками, чтобы перебитый фалик не означал еще, что флаг спущен. Главная потеря во время сражения на судах была тогда, когда по диспозиции «завози шпринги» не велено было стрелять, и лишь потом, когда шпринги были уже вытянуты, начался наш убийственный огонь.
Во время самого боя, когда пороховой дым застилал небо, мешая и смотреть и говорить, Нахимов послал сигнальщика – принести стакан воды из адмиральской каюты. Возвращая стакан матросу, Павел Степанович заметил ему: «Смотри, не разбей! Это мне подарок Михаила Петровича Лазарева». Потом немало смеялись над матросом, когда он, желая уберечь стакан, так крепко сжал его в руках, что тот раздавился.
Нахимов рассказывал, что когда уходили из Синопа, то было свежо, а многие корабли имели большие повреждения. Между прочим, Кутров, командир корабля «Три святителя», делает сигнал: «Не могу идти!» Получается адмиральский ответ: «Возвратиться в Синоп». Ну, и корабль справился, благополучно вернувшись в Севастополь…
