Василько отправил сайгат
[7] к брату своему Даниилу, который был тогда на дороге в Венгрию и сильно тосковал по брату и молодому племяннику Владимиру, зная, что они пошли в поход, как вдруг один из слуг начал говорить: «Господин! какие-то люди едут за щитами с сулицами
[8], и кони с ними в поводах». Король вскочил с радостью и сказал: «Слава тебе, Господи! это Василько победил Литву!»
Посланный подъехал и привел сайгат: коней в седлах, щиты, сулицы, шлемы. Эта война Романовичей с Литвою была последнею при жизни Миндовга.
В то время как сын его Воишелк жил в монастыре, Миндовг ждал случая отвергнуть новую веру и прервать связь с Орденом или, лучше сказать, зависимость от него; он долго выказывал себя пред рыцарями ревностным христианином, послушным сыном папы, союзником Ордена, уступил последнему значительные земли; мало того, завещал ему всю Литву в случае своей беспотомственной смерти, а между тем толпы литовцев в 1259 г. вторглись в Курляндию и пустошили там орденские владения; отряд тевтонских рыцарей вышел к ним навстречу, и на берегах реки Дурбы произошла битва, которая служила печальным предвещанием для Ордена: литовцы одержали блистательную победу и отпраздновали ее сожжением пленных рыцарей в жертву богам.
Эта победа Литвы служила знаком к волнению пруссов, подстрекнутых, как говорят, Миндовгом; а в 1260 г., в условленный день, вспыхнуло повсеместное восстание. Миндовг еще медлил, все выжидал; наконец, видя, что час пробил, решился действовать открыто: отрекся от христианства и королевского титула, вступил с войском в Пруссию и страшно опустошил ее.
С другой стороны, его войско счастливо воевало польские владения, убило одного князя, взяло в плен другого; с литовским войском в этом походе находился рязанский выходец Евстафий, сын известного нам братоубийцы князя Константина; сын, как видно, был похож на отца, потому что летописец называет Евстафия окаянным и беззаконным.
Такие успехи не могли быть перевешены неудачею, которую литовцы в последнее время потерпели от Василька Волынского, и летописец говорит, что Миндовг начал сильно гордиться и не признавал себе никого равным. В 1262 г. умерла у него жена, о которой он очень жалел.
У покойной была сестра за Довмонтом, князем нальщанским; Миндовг послал сказать ей: «Сестра твоя умерла, приезжай сюда плакаться по ней»; но когда та приехала, то он стал говорить ей: «Сестра твоя, умирая, велела мне жениться на тебе, чтоб другая детей ее не мучила», – и женился на свояченице. Муж последней, Довмонт, озлобившись за это на Миндовга, стал думать, как бы убить его, но открыто сделать этого не мог, потому что сила его была мала, а Миндовгова велика. Тогда Довмонт стал искать себе союзника и нашел его в племяннике Миндовговом от сестры, Треняте, князе жмудском.
В 1263 г. Миндовг послал все свои войска за Днепр, на князя Романа Брянского, и Довмонт находился также в этом ополчении; усмотря удобное время, он объявил другим вожакам, что волхвы предсказывают ему дурное, и потому не может продолжать поход; возвратившись назад, он немедленно отправился ко двору Миндовга, застал его врасплох и убил вместе с двумя сыновьями.
Тренята, вероятно вследствие прежнего ряда с Довмонтом, стал княжить в Литве, на месте Миндовга, и в Жмуди и послал сказать брату своему, Тевтивилу Полоцкому: «Приезжай сюда, разделим землю и все имение Миндовгово»; но дележ повел к ссоре между братьями: Тевтивил стал думать, как бы убить Треняту, а Тренята – как бы отделаться от Тевтивила; боярин последнего, Прокопий Полочанин, донес Треняте о замыслах своего князя, тот предупредил брата, убил его и стал княжить один, но недолго накняжил: четверо конюших Миндовговых составили заговор отомстить убийцам прежнего князя своего и убили Треняту, когда тот шел в баню.
Тогда начал действовать единственный оставшийся в живых сын Миндовга Воишелк; когда он узнал о смерти отца своего, то испугался и ушел из Литвы в Пинск; но когда услыхал, что Тренята убит, то с пинским войском отправился в Новогрудек и, взявши здесь другие полки, пошел в Литву, где был принят с радостью отцовскими приверженцами. Воишелк стал княжить и, как бы желая привести в забвение, что он был когда-нибудь монахом, начал поступать точно так же, как поступал, будучи князем в Новогрудке.
«Он стал княжить по всей земле Литовской, – говорит летописец, – и начал избивать своих врагов, и перебил их бесчисленное множество, а другие разбежались». Воишелк утвердился в Литве с помощью зятя своего Шварна Даниловича и дяди его Василька Романовича (Волынского), которого он назвал отцом своим и господином; вместе со Шварном, приведшим в Литву сильное войско, Воишелк пошел на своих врагов, города их побрал, самих перебил; в числе убитых находился и рязанский изгнанник Евстафий Константинович.
Таким образом, отношения литовские при жизни Даниила кончились с явною выгодою для Руси: Миндовга не было более, а сын его Воишелк, обязанный утверждением своим в Литве русскому войску, признал зависимость свою от брата Даниилова, ибо таково значение слов, что он назвал Василька отцом и господином. С таким же успехом шла борьба и с другим соседним варварским народом – ятвягами: в 1248 г. ятвяги потерпели сильное поражение от Василька Романовича при Дрогичине, потеряли сорок князьков своих.
В 1251 г. отправились на ятвягов оба Романовича с поляками и половцами, перешли болота и вошли в страну их, причем поляки не утерпели, зажгли первую весь; Романовичи сильно рассердились на них за это, потому что пожар дал весть варварам о рати; ятвяги собрались всею землею и, как видно, зная о гневе Даниила на поляков, прислали сказать ему: «Оставь нам поляков, а сам ступай с миром из земли нашей».
Даниил не согласился. Ночью ятвяги напали на укрепленный стан польский и готовились проломить острог, но польский князь Семовит послал просить стрельцов у Романовичей на помощь; русские князья насилу отпустили стрельцов, все еще сердясь на поляков. Стрельцам удалось откинуть ятвягов от острога, хотя во всю ночь не было от них покоя. На другой день Даниил двинулся вперед, а брат его Василько с Семовитом остался на месте, имея позади отряд половецкий.
Ятвяги ударили на последний, обратили его в бегство, отняли хоругвь и схватились потом с Васильком и Семовитом; сеча была лютая, и с обеих сторон падало много народу. Известный нам Андрей дворский, крепкий сердцем и больной телом, поскакал было по привычке на неприятеля, но не мог удержать копья в слабых руках и едва не лишился жизни; Василько послал к брату за помощью, и возвращение Даниила дало перевес русским.
Земля неприятельская была пожжена и попленена, много князей ее побито; но скоро к ятвягам пришли на помощь пруссы и борты. Русские и поляки сошли с коней и пешком двинулись навстречу к врагам: щиты их сияли, как заря, шлемы – как солнце восходящее, копья казались густым тростником, а князь Даниил разъезжал на коне среди полков и рядил войско.
Тогда пруссы сказали ятвягам: «Можете ли дерево поддержать сулицами и дерзнуть на эту рать?» Ятвяги отступили; Даниил также возвратился в свою землю, избавивши от плена многих христиан, которые пели победителям славные песни; как видно, эти песни имели влияние и на рассказ летописца.