Магистр Ордена Волквин, которому тяжка была зависимость от Альберта, решился воспользоваться его смертью, чтоб высвободить себя из-под зависимости от преемника Альбертова, которым был назначен Николай из Магдебурга. С этою целью он решился соединить свой орден с Немецким орденом, который процветал тогда под начальством магистра Германа фон Зальца; но Герман отклонил на этот раз предложение Волквина, и, таким образом, орден Ливонский был пока предоставлен собственным силам, которых вовсе не было достаточно для отпора русским, если б только последние могли сообщить постоянство своим движениям.
В 1234 г. князь Ярослав со своими полками и новгородскими выступил на немцев под Юрьев и стал недалеко от города, отпустив людей своих воевать окрестную страну для сбора съестных припасов, что называлось тогда «воевать в зажитие». Немцы сделали вылазку из Юрьева, другие из Оденпе, но русские побили их; несколько лучших немцев пало в битве, но больше погибло их в реке, когда под ними обломился лед; русские, воспользовавшись победою, опустошили их землю, истребили хлеб; тогда немцы поклонились князю, и Ярослав заключил с ними мир на всей своей правде.
Последние слова могут вести к тому заключению, что тут-то Ярослав выговорил дань с Юрьева для себя и для всех преемников своих, ту знаменитую дань, которая после послужила Иоанну IV поводом лишить Ливонию независимости. Этот поход Ярослава был, вероятно, одною из главных причин, почему Волквин возобновил старание о соединении обоих орденов в один. В 1235 г. Герман фон Зальц, чтоб разузнать состояние дел в Ливонии, отправил туда Эренфрида фон Невенбурга, командора Альтенбургского, и Арнольда фон Невендорфа, командора Негельстандского.
Они возвратились и привели с собою троих депутатов от ливонских рыцарей. Лудвиг фон Оттинген, наместник великого магистра в Пруссии, собрал капитул в Марбурге, где ливонские рыцари обстоятельно были допрашиваемы об их правилах, образе жизни, владениях и притязаниях; потом спрошены были командоры, посыланные в Ливонию. Эренфрид фон Невенбург представил поведение рыцарей Меча вовсе не в привлекательном свете, описал их людьми упрямыми и крамольными, не любящими подчиняться правилам своего ордена, ищущими прежде всего личной корысти, а не общего блага.
«А эти, – прибавил он, указывая пальцем на присутствующих рыцарей ливонских, – да еще четверо мне известных хуже всех там». Арнольд фон Невендорф подтвердил слова своего товарища, после чего неудивительно было, что когда стали собирать голоса – принимать ли меченосцев в соединение, то сначала воцарилось всеобщее молчание, а потом единогласно решили дожидаться прибытия великого магистра.
Но медлить скоро нельзя стало более: в 1236 г. магистр Волквин сделал опустошительный набег на литву, но скоро был окружен многочисленными толпами врагов и погиб со всем своим войском; псковский отряд из 200 человек сопровождал магистра в этом несчастном походе: из десяти один возвратился домой. Тогда остальные меченосцы отправили посла в Рим представить папе беспомощное состояние ордена, церкви ливонской, и настоятельно просить о соединении их с орденом Тевтонским.
Папа Григорий IX признал необходимость этого соединения, и оно воспоследовало в 1237 г.: первым провинциальным магистром ливонским был назначен Герман Балк, известный уже своими подвигами в Пруссии.
Литва по-прежнему продолжала свои набеги: в 1229 г. она опустошила страну по озеру Селигеру и реке Поле, в нынешнем Демьянском уезде Новгородской губернии; новгородцы погнались за ними, настигли, били и отняли весь полон. В 1234 г. литовцы явились внезапно перед Русою и захватили посад до самого торгу; но жители и засада (гарнизон) успели вооружиться: огнищане и гридьба, купцы и гости ударили на литву, выгнали ее из посада и продолжали бой на поле; литовцы отступили.
Князь Ярослав, узнавши об этом, двинулся на врагов с конницею и пехотою, которая ехала в насадах по реке Ловати; но у Муравьина князь должен был отпустить пехоту назад, потому что у ней недостало хлеба, а сам продолжал путь с одною конницею; в Торопецкой волости на Дубровне встретил он литовцев и разбил их; побежденные потеряли 300 лошадей, весь товар и побежали в лес, побросавши оружие, щиты, совни, а некоторые тут и костью пали; новгородцы потеряли 10 человек убитыми.
Из событий в других княжествах летопись упоминает об усобице в Смоленске: по смерти Мстислава Давыдовича (1230) стол этот по родовым счетам должен был перейти в третье поколение Ростиславичей, именно достаться внуку Романову, Святославу Мстиславичу; но смольняне почему-то не хотели иметь его своим князем; тогда Святослав в 1232 г. с помощью полочан взял Смоленск на щит, перебил его жителей, себе враждебных, и сел на столе.
Подвиги Мстислава Торопецкого не принесли никакой существенной пользы для Южной Руси; но по смерти Мстислава судьба дала ей другого князя, которого характер вполне был способен доставить ей прочную и великую будущность, если только будущность Южной Руси могла зависеть от личности одного князя; этот князь был молодой Даниил, сын Романа Великого.
С блестящим мужеством, славолюбием, наследственным в племени Изяславовом, Даниил соединял способность к обширным государственным замыслам и к государственной распорядительности; с твердостью, уменьем неуклонно стремиться к раз предположенной цели он соединял мягкость в поведении, разборчивость в средствах, в чем походил на прадеда своего, Изяслава, и резко отличался от отца своего, Романа.
Начиная рассказ о подвигах Данииловых, летописец имел полное право сказать: «Начнем рассказывать о бесчисленных ратях, великих трудах, частых войнах, многих крамолах, частых восстаниях, многих мятежах»; имел полное право сказать, что сыновьям Романовым измлада не было покоя.
По смерти Мстислава они остались окруженные со всех сторон врагами: в Галиче королевич венгерский и неприязненные бояре; в Пинске князь Ростислав, злобившийся на Даниила за отнятие Чарторыйска и плен сыновей; в Киеве Владимир Рюрикович, наследовавший вражду отца своего к Роману Великому и сыновьям последнего; князья черниговские не хотели также забыть притязания племени своего на Галич и злой обиды, полученной там.
Тщетно митрополит Кирилл, которого мы уже в третий раз застаем в святом деле миротворства и которого летописец величает преблаженным и святым, старался отвратить усобицу: Ростислав Пинский не переставал клеветать на Даниила и подвигать других князей, и вот Владимир киевский собрал войско. «Отец Даниилов постриг отца моего», – говорил он, и была у него в сердце боязнь великая, прибавляет летописец; значит, Владимир боялся, что молодой Даниил пойдет по следам отца своего и плохо придется от него соседям.
Владимир посадил и половецкого хана Котяна на коня, всех половцев и вместе с Михаилом черниговским осадил Каменец; в рати осаждающих были: куряне (жители Курска), пиняне, новгородцы (северские), туровцы. Даниил видел, что нельзя ему противиться такой рати, тем более что в Галиче королевич и главный советник его, боярин Судислав, были в союзе с киевским князем: он начал мирные переговоры, чтоб выиграть время и разделить союзников, что и удалось ему относительно половецкого хана Котяна.
