В Севастополе французы, как и следовало ожидать, заключили договор с большевиками, что они останутся в городе до снятия с мели своего дредноута, а потом передадут город Советам. Уходя, они затопили все русские подводные лодки, а дредноут и несколько исправных миноносцев увели на буксирах в Константинополь.
По приходе в Новороссийск я сейчас же снова поехал в Екатеринодар с докладом к Герасимову и в этот раз пробыл там два дня. Публика там была в довольно тревожном настроении, так как большевики вели сильное наступление с двух сторон. Наиболее угрожаемым пунктом была станция Тихорецкая, куда направлялся главный удар большевиков. Они стремились отрезать Кубань от Дона и для этого сосредоточили две дивизии пехоты и дивизию конницы под начальством своего Мюрата
[349] – вахмистра Думенко.
[350] Штаб Деникина, впрочем, был совершенно спокоен, так как у Тихорецкой были сосредоточены все наши резервы, а наша конница вдвое превосходила большевистскую не только уменьем, но и численностью. Когда разыгралось наконец сражение, то большевики были разбиты наголову и обратились в беспорядочное бегство.
В Екатеринодаре я повидался с Анной Николаевной Алексеевой, которую после смерти мужа я видел в первый раз. Она не упала духом и была поглощена благотворительной помощью семьям добровольцев и красно-крестовскими делами. Я ей пожертвовал для благотворительного базара часть серебряных вещей, оставшихся у меня после адмирала Веселкина, который их употреблял для подарков румынским властям за различные услуги, когда Румыния еще не выступила совместно с нами. Анна Николаевна слегка подтрунивала над Деникиным и его приближенными, говоря, что они изменились и стали важными людьми.
В Екатеринодаре я встретил и Гришина-Алмазова, собиравшегося ехать к Колчаку, но не кружным путем морем, а через Каспийское море и Уральскую область, чтобы таким образом устроить связь между ним и Деникиным. Он предполагал сделать этот путь на двух грузовых автомобилях, в сопровождении неизменного Масловского и 20 человек татар – своего бывшего конвоя. Когда явилась возможность осуществить этот план, т. е. после очищения от большевиков Терской области, он сделал большую ошибку, отказавшись от английского конвоя парохода, на котором он перевозил свою экспедицию через Каспийское море.
Англичане, в то время подошедшие к Баку с юга, завладели нашей Каспийской флотилией, состоявшей из двух маленьких канонерских лодок «Карс» и «Ардаган» и нескольких казенных пароходов, служивших для военно-транспортных целей в Каспийском море. Пароходы сейчас же были вооружены артиллерией, привезенной на грузовых автомобилях с английской речной флотилии на Тигре и Евфрате, личный состав был взят оттуда же, и англичане через две недели после занятия Баку сделались фактическими владыками Каспийского моря. Большевики попробовали у них оспаривать это владычество и отправили из Астрахани в устье Урала десант под конвоем четырех миноносцев и пяти вооруженных пароходов. Начальник английской флотилии, узнав об этом, сейчас же отправился туда же и атаковал большевистскую флотилию, когда она свезла десант и беспечно стояла на якоре. После получасового боя, причем англичане не понесли никаких потерь, большевистские суда частью затонули, а частью выбросились на берег.
[351] Преимущество в силах было на стороне большевиков, но умение сделало все дело.
Рассчитывая, вероятно, что после такого поражения большевики не рискнут высунуть свой нос в море, Гришин-Алмазов отклонил предложенное ему со стороны англичан конвоирование и пошел из Петровска на Урал на грузовом невооруженном пароходе, но большевистский шпион, вероятно, действовал отлично, и он попал прямо в руки миноносца, посланного из Астрахани. Гришин-Алмазов и Масловский оба застрелились, а их команда была взята в плен. Жаль их обоих. При нашем безлюдье оба они выделялись из толпы и могли бы еще принести пользу.
Воспользовавшись случаем, я представил отчет Лукомскому по Одесскому центру и вскоре получил от него благодарность за аккуратное ведение дел.
Признаться следует, что я был почти совершенно ни при чем, так как всегда питал отвращение к канцелярским делам, а потому благодарность всецело принадлежала моему начальнику штаба полковнику Ильину и делопроизводителю полковнику N (забыл фамилию). Кажется, впрочем, что отчет о делах и израсходованных суммах представило очень немного лиц.
Окончив свою работу в Одессе, я фактически остался без дела, а в такое время, когда каждый человек был на счету, всем нужно было работать, чтобы помогать общему делу. Однако у меня явилось привходящее обстоятельство – здоровье моей жены, которой было необходимо сделать операцию. Я решил, что могу посвятить некоторое время своим личным делам, и попросил у генерала Лукомского двухмесячный отпуск. Дело в том, что я узнал о прибытии в Кисловодск бывшего лейб-хирурга Отта,
[352] слава которого гремела по всей России. Я решил ехать в Кисловодск и там делать жене операцию. Про Минеральные Воды ходили в то время фантастические слухи: говорили, что большевики там развели невообразимую грязь и что там сыпной тиф косит людей как траву. Говорили также про грабежи и разбои. Принимая все это во внимание, я решил выждать более точных сведений и поехал в Новороссийск до выяснения всех обстоятельств.
