Приходится заключить, что при старом режиме многие люди ходили в масках, а когда грянула революция, маски были сброшены, и они показались в своем настоящем неприглядном виде. По счастью, еще находились и люди без масок. В том же Новороссийске помощником начальника базы по морской части был капитан 1-го ранга Хоматьяно. Человек уже 60-ти лет, он с утра и до ночи бегал и работал как вол, стараясь изо всех сил наладить разгрузку пароходов и размещение привозимых грузов для нужд армии, получая при этом ничтожное вознаграждение. Если бы таких людей нашлось в тылу армии хотя бы несколько сотен, поход Деникина на Москву наверное увенчался бы успехом.
Севастополь
На рейде меня ожидал присланный адмиралом Саблиным в мое распоряжение пароход «Цесаревич Георгий». Он был под Андреевским флагом и имел легкую артиллерию. Мне показалось неловко путешествовать одному на таком большом корабле, и я разрешил командиру принять на борт пассажиров, желающих плыть в Севастополь, кроме спекулянтов, делавших в это время прекрасные для их кармана, но по существу темные дела.
Переход был, как и почти всегда в это время года, прекрасный. После двух дней плавания мы около 9 часов утра вошли на Севастопольский рейд и стали на якорь против Графской пристани. Меня встретил Саблин и водворил в дом главного командира. Мне был предоставлен верхний этаж, а в нижнем помещался мой штаб. В прежние времена, т. е. до революции, командующий флотом занимал весь дом, но мне было с излишком довольно и верхнего этажа. В сущности говоря, мне нужны были только две комнаты, служебный кабинет и спальня, а у меня были еще громадный зал, такая же гостиная и столовая, где можно было посадить за стол человек тридцать.
Сверх ожидания большевики очень мало попортили как мебель, так и стены дома. Здесь помещался Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов и никто не жил, чем, вероятно, и объясняется относительная сохранность помещений. Должен, впрочем, сказать большевикам еще один комплимент: в прежние времена, еще до Крымской войны, через всю южную бухту между городом и портом был установлен большой понтонный мост, очень удобный для сообщения и сильно сокращавший дорогу для служащих и рабочих, как в порту, так и в госпитале. Когда наш флот снова возродился после Крымской войны, мост не восстановили, и все мелкие служащие в порту или госпитале должны были или тратиться на наем шлюпки, или путешествовать кругом всей бухты, что составляло весьма порядочный конец. Начальство, имевшее свои шлюпки, этих неудобств, конечно, не ощущало. Большевики восстановили этот мост, за что, конечно, рабочие были им очень благодарны.
Теперь перейду к описанию того вида, в котором я застал все учреждения морского ведомства.
Материальный состав
Главные силы флота к началу революции состояли из двух дредноутов: «Императрица Екатерина II» и «Император Александр III». Третий дредноут, «Императрица Мария», в 1916 году, вследствие взрыва погребов, затонул в Северной бухте, затем в перевернутом виде был поднят частной русской компанией при содействии порта и введен в таком виде в док, где и стоял до настоящего времени в ожидании решения, что с ним делать. «Императрица Екатерина» была взорвана и утоплена поблизости Новороссийска по приказанию Совета народных комиссаров из Москвы в 1918 году, когда немцы угрожали Новороссийску.
[365] «Император Александр III», переименованный большевиками в «Волю», был уведен союзниками в Константинополь, когда они покинули Севастополь в 1919 году, и стоял там в бухте Измид под охраной английского караула. Пять броненосцев додредноутского типа «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», «Три святителя», «Ростислав» стояли ошвартовавшись в Южной бухте. Союзники, уходя из Севастополя, чтобы их обезвредить, взорвали в машинах цилиндры высокого давления, что выводило эти корабли из строя минимум на год. Из трех крейсеров «Кагул», «Память Меркурия» и «Прут» последний был передан туркам немцами, как принадлежавший им прежде, «Память Меркурия» стоял в порту с негодными котлами, а «Кагул» был укомплектован Добровольческой армией и находился в относительной исправности. Он был переименован в «Генерала Корнилова». Это было единственное крупное судно в составе Добровольческого флота. Далее, в состав флота можно было зачислить четыре нефтяных и четыре угольных миноносца, но только по производстве основательного ремонта. Подводных лодок вполне исправных было две, и еще три могли быть исправлены. Вот и все, что осталось от боевого флота, погубленного, главным образом, большевиками, а частью нашими союзниками из опасения большевиков.
Личный состав
Личный состав флота в значительной части разбежался после декабрьских убийств офицеров в Севастополе. Убежали почти все энергичные люди, которые не могли согласиться играть жалкую роль, предоставленную им большевиками. Когда Севастополь был занят немцами, офицерство попробовало объединиться вокруг адмирала Канина, но это был профессиональный союз на коммерческом основании, вроде одесского союза генерала Леонтовича, тем не менее многие офицеры получили возможность, правда полуголодного, но все же возможного существования: офицерские артели грузили уголь на пароходы, пилили дрова и т. д. Когда немцы потерпели поражение, адмирал Канин вошел в соглашение с Крымской республикой, и флот был объявлен крымским. Была принята форма времен Керенского, и Канин объявил нейтралитет как по отношению к добровольцам, так и по отношению к украинцам и, кажется, даже к большевикам. Общее настроение было близкое к партии эсеров.
Такое неопределенное положение не могло долго продолжаться. Генерал Деникин, конечно, не признал нейтралитета Канина, и высаженный в Севастополе отряд генерала Боровского ликвидировал без сопротивления новую эсеровскую республику и объявил Крым и флот добровольческими. Адмирал Канин тогда собрал своих приверженцев, захватил пароход, который назывался, кажется, «Иерусалим», и отправился на нем в Константинополь, где основал новое пароходное общество. Генерал Деникин хотел его предать суду, но Канин благоразумно на территорию добровольцев не возвратился и написал дерзкое письмо главнокомандующему, в котором опирался на свое звание члена Государственного совета, а генерала Деникина третировал как выскочку.
В руках добровольцев понемногу началось налаживание флота. Первым добровольческим военным судном была лодка «Тюлень», а за ней последовали и другие суда.
Уход союзников из Севастополя под напором большевиков снова расстроил начавшееся дело. Все суда, которые могли выйти в море, ушли в Новороссийск, но их было ничтожное количество: крейсер «Корнилов», два-три старых миноносца, канонерская лодка и это все. Через два месяца добровольцы вернулись, и работа началась сначала.
Когда я прибыл в Севастополь, офицеров там уже было довольно много: все должности как в учреждениях, так и на судах, были заняты. Много пожилых офицеров не находили себе применения и находились в резерве, т. е. получали минимальное жалованье.
Так же, как и повсюду в России, общее настроение можно было характеризовать следующим образом. Настроение офицерской массы, в особенности среди пожилых офицеров, было пассивно-выжидательным. Они не понимали важности момента борьбы за существование, как за свое собственное, так и Русского государства. Все надеялись, что все образуется без их участия и на их долю останется только пользование плодами чужих усилий. На основании этой психологии работа велась в бюрократическом темпе и выражалась, главным образом, в писании отношений и отписок. Многие считали себя обиженными, потому что не получили соответствующего служебному стажу места, и потому саботировали. Молодежь, конечно, не принадлежала к этой категории, но у нее был другой важный недостаток: революция всех разнуздала, все спешили жить и наслаждаться; может быть, и долгие годы Великой войны, и сопряженные с нею лишения влияли на настроение молодежи, но она потеряла равновесие и дисциплину.
