В скором времени после прибытия Слащова в Крым к нам начали прибывать в большом количестве всевозможные лица и учреждения. Были между ними и полезные, но большинство было вредных. Это были герои тыла, сеявшие повсюду панику и ни к чему не пригодные. Из полезных нужно наименовать два бронепоезда легкого типа и два тяжелых. Один даже с 8-дюймовыми орудиями. После некоторых исправлений поезда начали обслуживать войска Слащова, отступавшие на Крым, и держали большевистскую кавалерию, их преследующую, в почтительном отдалении. Пришли еще некоторые небольшие части, в том числе конные полицейские стражники из разных губерний, и они составили импровизированную кавалерию, мало, впрочем, пригодную для боя. В Севастополе начало становиться тесно, и пришлую штатскую публику комендант начал отправлять в Ялту. Они не хотели уезжать, боясь быть забытыми при эвакуации, но их уверили, что нечего бояться и что Крым продержится еще долго.
Много явилось целых учреждений, которые не желали расформировываться, а предполагали существовать и получать жалованье, ничего не делая. Слащов приказал расформировать все военные учреждения, не пригодные для обороны, а личный состав отправить в строевые части. Но это было легче сказать, чем сделать. Учреждения испарились, как будто их не было.
Приехал также генерал Май-Маевский с целыми конвоем и несколькими адъютантами. Я недоумевал, что будет делать конвой почтенного генерала, но очень скоро пришла телеграмма, кажется, от дежурного генерала, с требованием расформирования конвоя и возвращения офицеров и нижних чинов в свои части. Не знаю, вернулись ли они, куда им было приказано, но знаю, что один из адъютантов остался в Севастополе и месяц спустя организовал большевистский комитет для устройства восстания и захвата власти в городе. К сожалению, забыл фамилию этого адъютанта.
[396] Морская контрразведка узнала об этом заговоре, и девять человек участников, в числе которых три офицера, были арестованы во время заседания, и бумаги их захвачены. Сомнений быть не могло. Оказалось, что адъютант командующего армией давно уже был ярым большевиком, сообщавшим все, что происходило в штабе, во вражеский лагерь. Он пользовался полным доверием Май-Маевского, участвовал во всех кутежах и знал все оперативные планы.
Должен воздать хвалу начальнику морской контрразведки капитану 2-го ранга князю Туманову.
[397] Он был безупречно чистым человеком и работал из-за идеи. К сожалению, нельзя сказать того же о большинстве его собратьев по ремеслу. Мне приходилось встречать уже в эмиграции нескольких лиц, причастных к этой важной отрасли военного дела, и почти все были люди сомнительной нравственности. А сколько было еще таких, которые служили большевикам и нарочно, для большего удобства информации, поступали в контрразведку Добровольческой армии. Они, конечно, остались в России и теперь состоят, наверное, в различных чекистских учреждениях.
Вся пойманная компания была, конечно, предана полевому суду и расстреляна.
Я был с ответным визитом у Май-Маевского в гостинице «Кист», где он поселился. Он поразил меня своей невоинственной наружностью, хотя говорят, что был лично очень храбрым человеком. Он приписывал все наши неудачи большевистской кавалерии, организацию которой мы, по его словам, прозевали. Наша кавалерия оказалась и количественно, и качественно хуже большевистской, которая имела прекрасных лошадей и была обмундирована в первоклассную форму нашей старой кавалерии. Были полки, одетые в кирасирскую и гусарскую форму. На мой недоуменный вопрос, как это могло случиться, что их взятая с бору и сосенки кавалерия вдруг оказалась в несколько месяцев обученной лучше нашей, имевшей такой боевой опыт, генерал только развел руками и сказал, что у Троцкого большой организационный талант.
Я лично, впрочем, думаю, что дело тут не в таланте Троцкого, а в том, что наши казаки, составлявшие главную массу кавалерии, не хотели воевать, а спешили домой по станицам, чтобы отвезти туда награбленное добро.
Кроме Май-Маевского в Крым приехали многие политические деятели, как, например, Гучков, князь Долгоруков и другие, фамилии которых не помню. Все они, по моему совету, отправлялись в Ялту, взяв с меня обещание, что при эвакуации я их там не забуду.
Заведующий сбором зерновых хлебов в Таврической губернии обратился ко мне с просьбой вывезти запасы хлеба из Хорл и Скадовска. Я сейчас же послал четыре транспорта, которые вместе взяли около 8 тысяч тонн. Хлеб мог пригодиться и нам при длительной осаде и, кроме того, представлял собой готовую и надежную валюту, но когда Деникину пришлось отступать уже за Кубань, то из Новороссийска начались сначала жалобные, а потом и угрожающие телеграммы с требованием присылки хлеба. Это показывает, насколько был нераспорядителен центр, требующий от Крыма, никогда не обладавшего излишками хлеба, посылки такового на Кубань, которая была житницей для России. Мы пришлось послать два транспорта, т. е. половину имевшихся запасов.
Угля также все время не хватало, несмотря на регулярную поставку из Константинополя. Каждый транспорт ожидался нами с большим нетерпением. Наступала уже зима, хотя и крымская. Чтобы сократить расход, пришлось прибегнуть к примитивным способам отопления судов посредством самодельных каминов. Железная дорога, водокачка и другие учреждения также оказались без угля и требовали его от флота. Все это были последствия близорукой политики Особого совещания при главнокомандующем. Видимо, военные неудачи исключались или скрывалось положение дел. Времени для сосредоточения больших запасов как хлеба, так и топлива, в Крыму и Новороссийске было совершенно достаточно, но никто об этом не подумал, и в результате шли требования к флоту, через месяц после полного отказа, как в деньгах, так и в запасах.
Два неудавшихся заговора против добровольцев заставили коменданта и меня принять особые меры безопасности. Мы разделили город на участки и назначили соответствующую охрану. В Морское собрание были переведены гардемарины Морского корпуса как самый надежный элемент, и установлена постоянная связь с судами. Комендант и я были соединены между собой прямым телефоном во избежание подслушивания. На кораблях все было благополучно, потому что одна треть экипажей состояла из интеллигенции. Эти меры, видимо, подействовали, так как в Севастополе новых заговоров больше не открывалось, но нельзя было сказать того же про весь Крымский район. В горах появились пока еще малочисленные шайки «зеленых». Так назывались шайки, не примыкавшие ни к большевикам, ни к добровольцам. Скорее всего их можно было приравнять к анархистам типа Махно. Вся программа этого последнего была очень короткая: «Когда в наших руках будет вся власть, мы соберем выборных от всех крестьян и установим форму правления, а пока этого еще нет, всем исполнять приказ батьки Махно и больше никого». Таких маленьких Махно в то время на всей территории России было сколько угодно.
