Вскоре после этих событий генерал Рузский заболел, и вместо него был назначен главнокомандующим Северо-Западным фронтом генерал Алексеев – очень популярное лицо в армии, но ему уже не пришлось вести активных действий. В это время наше главнокомандование уже пришло к заключению, что в маневренной войне германцы для нас непосильный противник и что нам следует обратить наши усилия в сторону наименьшего сопротивления, т. е. австрийцев. Германцы, по-видимому, со своей стороны пришли к заключению, что на Западном фронте им союзников с места не сдвинуть, и также решили действовать по наименьшему сопротивлению и обратить свою активность против нас. Если Лодзинские бои рассматривать как средство парализовать нашу активность, то наступление на нашу 10-ю армию следует квалифицировать как подготовку операции против наших обоих флангов, начатую весной. Наши цели и стремления встретились. Мы хотели разбить и выбить из коалиции Австрию. Германцы решили попробовать сделать то же с Россией.
Балтийский флот в начале 1915 года
Как выше было сказано, деятельность Балтийского флота сосредоточилась в зимний период главным образом в тылу, но все же вылазки к германскому побережью для постановки мин время от времени производились. Так, 12 января отряд из крейсеров «Россия», «Богатырь» и «Олег» под флагом контрадмирала Канина вышел с рейда Уте и в ту же самую ночь под православный Новый год поставил заграждение: «Россия» у маяка Аркона, а другие крейсера у банки Штольце. В ночь на 14 января крейсера благополучно возвратились в Ревель. Хотя крейсера и видели по дороге два парохода, но, видимо, немцы не узнали о цели похода крейсеров, так как агентура вскоре дала нам знать, что на наших заграждениях взорвались крейсер «Газелле» и один пароход.
12 февраля 2-я бригада в составе крейсеров «Рюрик», «Адмирал Макаров», «Богатырь» и «Олег», под флагом адмирала Бахирева,
[142] вышла к германским берегам, причем крейсера «Олег» и «Богатырь» взяли 400 мин заграждения, а «Рюрик» и «Адмирал Макаров» должны были служить им прикрытием. В море к бригаде должен был еще присоединиться полудивизион миноносцев под начальством капитана 1-го ранга Колчака. Бригада вышла в море при густом тумане, вследствие чего не могла определить своего места, и крейсер «Рюрик» попал на банку Фарэ. Хотя он и благополучно перескочил через нее, но все же потерпел большую аварию, а потому бригада должна была вернуться в Финский залив для ввода крейсера в док. Само по себе это было чрезвычайно трудным предприятием в половине февраля, когда восточная часть Финского залива окована сплошным толстым льдом, но ледоколы «Ермак» и «Петр Великий» справились с этим делом и привели «Рюрика» в Кронштадт, сделав переход из Ревеля в течение пяти суток. В это время года это был едва ли не первый случай в истории русского флота.
Капитан 1-го ранга Колчак со своим полудивизионом вышел из Ревеля также 12 февраля, чтобы присоединиться к крейсерам. Ему пришлось пробиваться двое суток через тяжелый для легких корпусов миноносцев лед. Некоторые миноносцы получили пробоины, но они тут же заделывались судовыми средствами. Когда наконец все трудности были побеждены и полудивизиону удалось выйти в свободное ото льда море, вдруг было получено по радио приказание вернуться назад вследствие аварии «Рюрика». Капитан 1-го ранга Колчак немедленно запросил разрешения командующего флотом идти в экспедицию одному без прикрытия. Адмирал Эссен был, конечно, в трудном положении, но, зная хорошо своего сотрудника по оперативной части, все-таки разрешил. Полудивизион, никем не потревоженный, в ночь на 15 февраля наставил мины заграждения в Данцигском заливе и к ночи того же дня благополучно пришел в Ревель, исполнив опасное поручение. На обратном пути, благодаря ветру, подувшему с юга, льды уже не мешали, так как их отнесло на север.
Начало 1915 года в Черном море
Турки ознаменовали начало года высадкой кавалерийского патруля численностью в 25 кавалеристов, который высадился невдалеке от устьев Днестра с намерением подорвать какой-либо железнодорожный мост. Патруль прибыл на пароходе «Зафер» в сопровождении крейсера «Бреслау». Этот патруль через несколько часов был окружен посланной за ним в погоню конной пограничной стражей и сдался в плен, ничего не сделав, тем не менее я получил реприманд
[143] от великого князя.
Вообще в это время как великий князь, так и начальник штаба довольно нервно относились к деятельности Черноморского флота, что вызывалось жалобами Кавказской армии на якобы усиливающийся подвоз всякого снабжения для турецкой армии в Трапезунд, Хопу и другие армянские порты. Черноморский флот, вследствие своей слабости и тихоходности, не мог разделять своих сил, и ему приходилось всегда держаться соединенно, чтобы быть готовым к встрече в море «Гёбена», вследствие чего он и не мог одновременно держать зоркое наблюдение и за Босфором, и за Кавказом. Наши тихоходные канонерские лодки также не могли служить для блокадной службы, чтобы не сделаться жертвой любого из турецко-немецких крейсеров, почему мы вначале употребили для этой цели вблизи Батума наиболее сохранившиеся из наших старых номерных миноносцев. Эти суда, несмотря на свою слабость, все же имели ход свыше 20 узлов и могли скрыться от сильнейшего неприятеля. С начала года дивизион номерных миноносцев был усилен двумя более крупными «Живым» и «Жарким», имеющими значительный район действий, что несколько улучшило положение.
Чтобы прекратить или, во всяком случае, затруднить сообщение Константинополя углем из Зонгулдака, адмирал Эбергард решил организовать экспедицию для его заграждения. Были приготовлены два парохода, нагруженные камнем, залитые цементом, и флот, взяв с собой их и приспособленные пароходы – минные заградители, вышел в море. Заградители благополучно ночью поставили заграждение вблизи Босфора, но пароходы с камнем, сопровождаемые миноносцами, в тумане разошлись с ними и встретились с «Бреслау». Один был затоплен, а другой получил сильные повреждения, но ему удалось благодаря туману скрыться. Когда флот возвращался после этой неудачной экспедиции в Севастополь, шедшие впереди миноносцы были атакованы крейсером «Бреслау», но наши крейсера «Кагул» и «Памяти Меркурия» своевременно подошли на помощь и заставили противника обратиться в бегство.
После этого похода «Гёбен» перестал выходить в Черное море, и все недоумевали, почему он не выходит. Агенты сообщали, что он производит ремонт котлов, и только спустя три месяца случайно удалось узнать из полученного секретным образом письма лейтенанта Хижинского,
[144] взятого в плен с парохода, потопленного «Бреслау», что «Гёбен» подорвался на наших минах. Хижинский был передан с «Бреслау» на «Гёбен» и находился на нем в кают-компании, когда «Гёбен» получил первую мину. Вместе с другими офицерами он выскочил наверх, и при нем взорвалась вторая мина. По цвету взрыва он даже узнал, с какого транспорта были взорвавшиеся мины. Сверх ожидания, «Гёбен» и не думал тонуть, а, дав большой ход, быстро вошел в Босфор и направился к месту своей обычной стоянки. Приходится удивляться или плохому качеству наших мин, или великолепной немецкой постройке кораблей. Вероятно, что было и то и другое. Нужно также удивляться и завидной способности немцев хранить тайну о своих повреждениях. «Гёбен» снова появился в Черном море только спустя три месяца, что и не мудрено, так как дока в Константинополе не было и ему пришлось чинить свои пробоины примитивным способом, подобно тому, как мы это делали в Порт-Артуре.
