Кроме нас, добровольцев, как оказалось, работали в Одессе и организации другого рода. В один прекрасный жаркий день я шел по Дерибасовской улице вместе с моим бывшим помощником капитаном 1-го ранга Ермаковым, как вдруг мы услышали в ясный и солнечный день раскаты грома: один, другой и третий. Ничего не понимая, мы в изумлении остановились и стали осматривать небо, но скоро нам все объяснилось. Густой черный дым взвился широким столбом к небу, и в нем засверкали знакомые разрывы шрапнели. В Одессе повторилось то же, что и в Киеве и других городах, где были большие склады военных припасов. Это союзники, опасаясь того, что немцы используют огромные запасы русского военного материала, усердно уничтожали их через своих агентов. Зрелище было красивое и даже грандиозное. Взрывы следовали один за другим в течение целого часа, и небо все заволокло тучами дыма, так что даже и солнце не могло пробить эту дымовую завесу. В городе оказалась масса разбитых стекол, а поблизости от артиллерийского городка на окраине произошли большие разрушения и были человеческие жертвы.
Еще в Одессе действовала организация эсеров. Это были совсем странные люди. У них была своя какая-то туманная национально-социалистическая программа, но проведением ее в жизнь и пропагандой они мало интересовались, а всю свою энергию тратили на то, чтобы пакостить другим партиям. В описываемый мною период они действовали против украинцев и немцев, но, увидав, что мы начинаем забирать силу, сейчас же начали вставлять палки в колеса и нам, вплоть до анонимных доносов включительно.
Оглядываясь на первый период моей деятельности во время Гражданской войны, должен сказать, что, несмотря на все трудности и мелкие неудачи, он все же оставил во мне хорошее впечатление. Интенсивная работа в маленьком кружке патриотически настроенных людей, борьба с различными препятствиями и даже самая конспиративность работы и опасность арестов, обысков и других помех вносила в нашу деятельность своего рода поэзию, а самое главное, впереди блистала звезда Великой России, в которую мы тогда верили. Идейная работа всегда увлекательна, и, когда крепко веруешь в свою правоту, можно двигать горами. Добровольческая армия служит тому живым примером: маленькая кучка в три тысячи человек, сражаясь на фронте, в тылу и на флангах, вышла победительницей против в двадцать раз сильнейшего неприятеля, и та же Добровольческая армия полтора года спустя, разросшаяся до сотен тысяч, всем снабженная, но потерявшая идейность и обратившаяся в скопище людей, движимых разнообразными страстями, а главное стяжательностью и кутежами, разнузданная и потерявшая дисциплину, не могла устоять против равных ей сил большевистских войск, опиравшихся на сочувствие масс.
Путешествие на Дон
В июле месяце немцы решили наконец взяться за нас серьезно. За мной и моими помощниками шпионы ходили по пятам. Работа затруднилась до крайности, и мы вынуждены были совершенно закрыть бюро и прекратить отправку эшелонами, отправляя людей только одиночным порядком. К этому времени накопилось и много вопросов, требующих личных переговоров с генералом Алексеевым. Взвесив все это, я решил на время исчезнуть из Одессы, распустив слух о прекращении нашей деятельности. Со мной вместе попросились ехать чины Одесского бюро Союза городов во главе с г. Елачичем, которые имели несколько миллионов денег и небольшие запасы санитарного имущества. Заодно я решил захватить человек двадцать офицеров из задержанных отправкою партий. Сговорившись с директором Русского общества пароходства и торговли, который нам сочувствовал, мы решили, что приедем на 40 минут позже назначенного часа отхода парохода, а он даст взятку таможенным и полиции, чтобы на нас не обращали внимания. Мы так все и сделали. Он задержал пароход, объявил, что случилась авария в машине, и все портовое начальство ушло, а нижние чины получили по десятке и оставили нас спокойно целой гурьбой пройти на пароход.
Перед самым отваливанием парохода прибежал один из моих агентов и сообщил, что немцы решили меня арестовать в Севастополе. Не могу сказать, чтобы это известие меня обрадовало, но я решил, что пугаться особенно не следует, так как немцы не любили шуму, а мой арест его неизбежно сделает, так как и в Севастополе я не был незаметной личностью. Тем не менее, подходя к Севастополю, я все же чувствовал себя не особенно приятно. Когда пароход подошел к пристани, первое, что меня поразило, это целая толпа морских офицеров, из которых многих я знал, в рабочих костюмах пришедшая грузить уголь на пароход. Русское общество пароходства и торговли, чтобы поддержать их материально, предоставило им монопольное право на этого рода работы. Я чуть не заплакал, увидев эту картину.
В Севастополе получилось то же, что и в Одессе. По приходе немцев офицеры объединились в союз и выбрали председателем адмирала Канина. Канин был умный человек и недурной моряк, но он не имел военного духа. Он, так же как Леонтович, умел устраивать офицеров на разные тяжелые работы и так же отрицательно относился к активной борьбе с большевиками. Он даже запретил офицерам носить погоны и установил форму, утвержденную Временным правительством, т. е. галуны на рукавах.
Небольшая часть офицеров во главе с контр-адмиралом Остроградским,
[291] щирым украинцем, образовала свою украинскую группу, говорила на мове и относилась к русским как к иноземцам и пришельцам. Были еще и приверженцы так называемого крымского правительства, не то татарского, не то караимского, а в общем был развал и столпотворение вавилонское. Один не понимал, что говорит другой, да и сам говорящий не понимал того, о чем говорит.
Корабли стояли в Южной бухте как покойники, грязные и оборванные. Немцы организовали государственный систематический грабеж. Все, что было удобно для перевозки в вагонах, систематически вывозилось в Германию. Севастополь имел громадные запасы всего нужного для флота. В первую очередь, конечно, поехали к немцам запасы сухой провизии, мука, пшено, солонина, консервы и т. д., так как немцы ощущали огромный недостаток во всем этом, но когда провизия была ликвидирована, то за ней последовали и материалы, полотно, сукно, кожа, медь, латунь, олово и т. д. Медные части прямо снимались с машин и отправлялись в переплавку на германские заводы.
С другой стороны, должен сказать, что в противоположность союзникам, пришедшим на смену немцам, у них была строгая дисциплина и частного грабежа почти не было. Жители от немцев почти совершенно не страдали.
Подумав немного, я решил сойти на берег и вести себя как самый невинный пассажир, тем более что я был в штатском платье. Когда мы прошлись немного по улицам, всевидящий глаз Соловского заметил какого-то юркого жидка, следующего за нами по пятам. Это мне не понравилось, и тогда я решил идти прямо волку в пасть. У меня быстро созрел в голове план. Я отпустил Соловского на разведку по части настроений и местных новостей, а сам направился в гостиницу «Кист». Там жил вице-адмирал Гофман, германский морской начальник в Севастополе, мой старый знакомый по Порт-Артуру, где он пробыл всю осаду в качестве немецкого военного представителя. В Порт-Артуре мы с ним часто встречались и дружески беседовали. Я решил сделать ему визит как старому знакомому и посмотреть, не выйдет ли из этого чего-нибудь для меня благополучного.
