Интересно то, что какими-то судьбами слухи о нашем бюро проникли далеко за пределы Одесского района. К нам приезжали небольшие группы офицеров не только из ближних городов, но даже из Киева и Москвы. Последнее объяснялось тем, что большевики очень строго наблюдали за своей границей, ведущей на Дон, а потому едущие в добровольцы предпочитали кружной путь через Могилев, Чернигов и другие города, ведущие на Украйну. Ко мне в бюро стали являться также и сербы, как офицеры, так и солдаты, которых направлял сербский представитель Шайнович, бывший в Одессе генеральным консулом и теперь находившийся под бдительным надзором у немцев. Эти сербы принадлежали, главным образом, к сербским войскам, формировавшимся в Одессе из австрийских пленных во время войны. Когда немцы и австрийцы заняли Украйну, они все разбежались и попрятались по деревням во избежание расстрела за государственную измену. Они просились, главным образом, переправить их в Румынию, но некоторые шли на Дон и поступали в Добровольческую армию.
В середине августа ко мне явился начальник украинского авиационного отделения в Одессе полковник Руднев
[304] и предложил со всем своим отделением перелететь в Екатеринодар. Предложение было заманчивое, так как в Добровольческой армии в это время авиации совсем не было.
Однако предприятие представляло большие чисто технические трудности. Прежде всего наши летчики были почти совсем не натренированные на дальние полеты. Немцы, не доверяя украинскому воинству, не позволяли им совсем летать и, хотя в отряде и были опытные летчики, тем не менее перед тем, как совершить большой перелет, им необходимо было как проверить аппараты, так и потренировать самих себя, но этого сделать было невозможно. Кроме того, совершить весь перелет в Екатеринодар без пополнения бензином было невозможно и потому нужна была промежуточная станция где-нибудь посреди пути. Изучая местность по карте, мы остановились на Арабатской косе в ее северной части. Там не должно было быть никаких помех со стороны немцев или щирых украинцев.
Затем, кроме самих аэропланов, которые должны были перелететь своими средствами, нужно было отправить в Екатеринодар довольно значительное имущество отряда, состоящее из запасных частей, инструментов и некоторых материалов, которые там нельзя было достать.
После продолжительного обсуждения всех вопросов, мы все-таки решили идти на риск в надежде, что хотя бы половина аэропланов достигнет цели. Я командировал немедленно офицера к генералу Алексееву с просьбой послать на парусной шхуне двух моряков на Арабатскую косу с бензином и нужными материалами. Алексеев обрадовался и сейчас же согласился. Я не помню фамилий тех офицеров, которые были посланы, но знаю только, что им пришлось просидеть на пустынном песчаном берегу под видом рыбаков около двух недель, и они уже начали голодать, когда прибыли летчики.
Относительно авиационного имущества я сговорился с донским полковником инженером, приехавшим в Одессу для получения инженерного имущества. Ночью все потребные материалы были вывезены из склада и погружены в вагоны, а сверху прикрыты лопатами, проволокой и прочей дребеденью. Все это благополучно попало в Екатеринодар и дошло по назначению.
Наконец настал момент и самого перелета, но тут уже пошли неудачи: вылет был назначен в 8 часов утра, но, как всегда бывает, оказались неисправности и один аэроплан пришлось отставить. Кто-то пустил утку, что к аэродрому приближался немецкий автомобиль. Началась горячка. Два аэроплана сейчас же при взлете зацепились за проволоки телеграфной линии, и летчики тяжело расшиблись. Семь аппаратов вылетели благополучно, но три из них были вынуждены спуститься, не долетев до промежуточной базы. Два из них попались к немцам, и летчики были посажены в тюрьму, а третий, сам полковник Руднев, оставив аэроплан в поле, пробрался на железную дорогу и благополучно прибыл в Екатеринодар. Четыре аэроплана достигли Арабатской косы, но один был в таком состоянии, что его пришлось уничтожить. Три аэроплана, пополнив запасы и отдохнув, отправились в путь, но непосредственно до Екатеринодара долетели только два, а один был принужден опуститься на Таманском полуострове. Впоследствии он был доставлен своим летчиком на подводах и по железной дороге.
В результате из девяти аппаратов и стольких же летчиков исполнили задачу только два аэроплана и пять летчиков. Все предприятие обошлось около 20 тысяч. Разбившиеся летчики были помещены в больницу и благодаря хорошему уходу, за который я щедро платил, довольно скоро поправились. Я остался в сильном подозрении у немцев и украинцев, но никакого документа о моем участии в этом деле найдено не было.
К тому же в это время немцам было уже не до меня. События сгущались, и над ними повисла черная туча. Первой ласточкой был прорыв Солунского фронта,
[305] далее начались события в Сирии, и, наконец, главный фронт также начал трещать под повторными ударами союзников. Среди германцев и австрийцев стало заметно сильное беспокойство. Надлежало предвидеть время, когда они будут вынуждены очистить Украйну, чтобы идти на оборону своих собственных земель. О возможности у них революции, подобной нашей, мы тогда еще не думали. Немцы не позволяли украинцам заводить собственного войска, опасаясь измены. Существовали только штабы восьми будущих украинских корпусов, и в Киеве из хлеборобов-собственников только что начала формироваться Сердюкская дивизия, представлявшая нечто вроде гетманской гвардии.
Если бы немцы ушли из Украйны, то местные большевики легко могли бы захватить власть, а потому надлежало создать какие-нибудь местные силы, чтобы можно было им противостоять. Я переговорил с генералом Леонтовичем, председателем Союза офицеров, и он обещал мне свое содействие, но требовал денег, так как без них ничего нельзя было сделать. Украйна в это время еще не знала, какую линию ей принять, почему на нее надеяться было нельзя, а потому единственным выходом являлось обратиться к французскому и английскому посланникам в Румынии, которые были заинтересованы в сохранении порядка на юге России. Я решил ехать в Яссы и выяснить посланникам положение дел на юге России, причем сильно рассчитывал на активную помощь давно со мной знакомого французского морского агента маркиза Беллуа.
Поездка в Румынию
Достав себе заграничный паспорт и румынскую визу, я заказал каюту на пароходе Русско-Дунайского общества, делавшего рейсы по Дунаю. Официальной целью моей поездки была необходимость моих свидетельских показаний в Ясском суде о принадлежности некоторых пароходов и барж на Дунае частному русскому обществу Дунайского пароходства, так как на все плавучие средства, принадлежащие правительству, был наложен румынским правительством секвестр. Меня лично дела этого рода мало интересовали, но это был удобный предлог для поездки.
