В Кишиневе я познакомился с местным обществом, по преимуществу с богатыми помещиками. Они все рвали и метали громы на румын, проводящих методически румынизацию Кишинева. По их словам, все население, даже молдаванское, т. е. фактически румынское, спит и видит, как бы снова вернуться к России. Пресловутая сфатул-церия, т. е. нечто вроде бессарабского парламента, представляла сборище подкупленных негодяев. Все считали, что Антанта скоро наведет везде порядок, поставит в России царя, вернет ей Бессарабию, и все пойдет по-хорошему, по-прежнему. Пока это было еще впереди, помещики жили широко по-прежнему. В Английском клубе рекой лилось шампанское, которое каким-то чудом сохранилось в местных складах, и господствовало самое широкое хлебосольство. Меня прямо забросали приглашениями, и я был вынужден от всех отказываться, чтобы никого не обидеть.
Я бывал только на обедах с женихом и невестой, которых чествовали родные. На одном из таких обедов у ротмистра Лубенского гусарского полка
[312] по фамилии, кажется, Сапари или что-то похожее на это, меня поразил его кабинет, где вся меблировка была сплошь в кавалерийском духе: стулья были седлами, письменный стол составлен тоже из кавалерийских предметов, все картины изображали или лошадей, или всадников. Я бы не сказал, что все было удобно и красиво, но, во всяком случае, оригинально. Там меня угощали старой водкой, которой было десять лет. Оказывается, в Кишиневе жило еще много лубенцев-гусар, а сам полк был румынизирован и целиком вошел в румынскую армию и остался в своих казармах. Из офицеров перешло к румынам только трое, а остальные жили на свободе, но ходили в форме.
Я указал хозяину, что их долг поступить в Добровольческую армию, но получил уклончивый ответ, что их полк теперь румынский, и они его оплакивали. Вот если бы он был цел, то они всем полком явились бы к генералу Деникину. Как это ни странно, но у наших офицеров существовал вместо русского полковой патриотизм, наподобие губернского у мужиков.
Честь честью справили свадьбу, где я, между прочим, фигурировал в штатском пиджаке, за неимением с собой ничего другого. Нас отпустили наконец восвояси. В Бендерах нас ожидал новый сюрприз. Оказывается, австрийская армия взбунтовалась, и солдаты массами спешили разбежаться по домам. Румыны, которым этот развал был на руку, пропускали их небольшими кучками через границу, обезоруживали и отпускали на все четыре стороны, причем офицеры подвергались всяким издевательствам.
Нас эти известия очень сильно обеспокоили. Во-первых, мы не знали, что делается в Одессе, и боялись, что при столпотворении на железной дороге нам не удастся туда пробраться. Однако наши страхи оказались преувеличенными. Немцы еще сохраняли верность императору и не позволяли производить никаких беспорядков, да и сами австрийцы, по-видимому, были более культурными, чем наша солдатня. Я не видел между ними ни одного пьяного, а, наоборот, все имели сосредоточенный и озабоченный вид. Они не думали о погромах, а спешили пробраться к себе домой.
Через границу мы перебрались совершенно беспрепятственно, дав 20 лей полицейскому чиновнику румыну, который нас проводил с поклонами. В поезде пришлось ехать в теплушке, битком набитой, но, слава Богу, путешествие было недалекое. В конце концов мы благополучно добрались до Одессы.
Снова Одесса
За мое отсутствие в Одессе произошли важные события: австрийская армия как таковая перестала существовать. Командующий войсками в Одессе генерал Бельц
[313] застрелился. Солдаты начали кучками разбегаться и возвращаться кто как мог к себе домой. Немецкая армия еще держалась, но было видно, что это продолжится недолго. Городское самоуправление, предвидя анархию в недалеком будущем, обратилось к генералу Леонтовичу с просьбой организовать из Офицерского союза местную охрану порядка и для этой цели выдало ему аванс в двести тысяч. Генерал принял предложение и организовал большой штаб с солидными окладами, но набор желающих поступить в охрану не достиг и двухсот человек. Многие офицеры заявили капитану Соловскому, что они не пойдут на службу к городу, но охотно пойдут, если я начну формировать в Одессе отряд Добровольческой армии. Переговорив лично с некоторыми из них, я решил взять это дело в свои руки. Мои мотивы были следующие: 1) победа союзников в это время уже окончательно определилась; 2) гетман в Одессе не имел никаких сил, кроме многочисленных штабов будущих частей, городской полиции и двух сотен кавалерии, явно склонявшейся на сторону Петлюры и его партии; 3) в случае почти неизбежного развала и ухода немцев Одесса могла быть захвачена местными большевиками.
Так как Леонтович уже начал это дело, то мне казалось неудобным устраивать ему конкуренцию и потому, переговорив с ним, я объявил формируемые части входящими в Добровольческую армию. После этого число поступивших довольно быстро увеличилось до шестисот человек, но затем снова произошла заминка. Для того, чтобы держать в порядке Одессу, шестисот человек, пожалуй, и было достаточно, но нужно было считаться с возможностью нападения извне, а для обороны города необходимо было иметь уже гораздо большие силы, которых достать было неоткуда. Нужно еще принять во внимание, что наиболее храбрые и патриотически настроенные офицеры уже раньше уехали в Добровольческую армию и здесь оставался уже второй сорт или инвалиды.
В особенности трудно было найти начальников. Вначале я обратился к генералу Российскому,
[314] о котором слышал хорошие отзывы, но он оказался совершенно нервнобольным человеком, страдающим тиком. Другие мои попытки также не увенчались успехом, и наконец Леонтович нашел какого-то скромного генерала (фамилию его забыл), который отказался от командования при первых же признаках опасности. Вот до какого безлюдья мы дошли, а в Одессе в то время существовало и жило по меньшей мере двести-триста генералов. Чему же удивляться, что большевики захватили власть, когда у нас не было мужчин, а одни бабы.
Та же история у меня произошла с выбором начальника штаба. Я знал, что в Конотопе живет один прекрасный морской офицер – капитан 1-го ранга князь Черкасский,
[315] бывший флаг-капитан Балтийского флота, и обратился к нему с предложением, но получил уклончивый ответ, ничем не мотивированный. Впоследствии, когда большевики уже завладели Украйной, он собрал небольшой отряд и пошел с ним на прорыв в Одессу, но был окружен и погиб. Мне пришлось взять полковника Генерального штаба Ильина, который не оказался, к сожалению, на должной высоте, хотя и был очень полезен, как знающий деловую часть работы.
