Вскоре же по приезде Энно выпустил декларацию к населению Украйны, в которой говорил, что французское правительство будет поддерживать власть гетмана как единственную законную и опирающуюся на избрание населения. Перед тем как объявить эту декларацию, Энно показал ее мне и спросил моего мнения. Я ему сказал вполне откровенно, что власть гетмана дискредитирована и не имеет никакой опоры и авторитета в народе, но его не имеет и никакая другая власть. Добровольцев народ почти совсем не знает, но они имеют безусловный авторитет среди офицерства, а в настоящее время это есть единственная благожелательная сила, на которую можно опереться. На этом основании я ему советовал оказать поддержку генералу Деникину.
Однако Энно, напичканный своими ясскими советниками, на это не согласился и выпустил декларацию в составленной им редакции. На петлюровцев декларация не произвела никакого впечатления, и они продолжили свое наступление. Положение гетмана скоро стало критическим. К Одессе их отряды также стали приближаться все более и более. Генерал N, командующий в Одессе, усиленно просил меня преградить им путь, и так как в это время в Одессу пришли несколько французских судов, что было достаточно для внушения страха мятежным элементам населения, то я и согласился.
Но тут сразу же начались курьезы. Хотя я был высшим начальником добровольцев в Одессе, но непосредственное командование лежало на генерале Леонтовиче, имевшем большой штаб и органы снабжения. Ему был подчинен уже чисто строевой начальник – командир бригады. Эту громоздкую и уродливую организацию пришлось сохранить, так как формировать бригаду пришлось, не имея ничего решительно, кроме людей и денег. Всю материальную часть пришлось создавать, не имея ничего, а украинское начальство, пока им не пришлось совсем плохо, было против формирования и во всем отказывало. Как я уже говорил, в то время все буржуазные организации, точно сговорившись помогать большевикам, всячески старались мешать друг другу.
Я передал через генерала Леонтовича командиру бригады приказание выслать две сотни на станцию с приказанием не допускать петлюровских банд к Одессе. Поезд был назначен к отправке в 8 часов вечера, и связь обеспечивалась ежедневными поездами два раза в день. Мы не имели точных сведений о силах Петлюры, но, судя по тому, что все лучшее, несомненно, было направлено на Киев, нельзя было ожидать большого количественного превосходства неприятеля, а тем более качественного. Правда, и мы при нашей бедности не имели ни артиллерии, ни бронепоездов. Все, что у нас было, это винтовки и пулеметы по два на сотню.
В 8 часов вечера я отправился на вокзал, чтобы лично проводить отправляющиеся сотни, и сразу заметил что-то неладное. Лица у всех были смущенные, Леонтовича не было, а командира бригады еле разыскали. Когда он явился, то сразу начал говорить, что отправлять такой маленький отряд так далеко от своей базы – это значит обрекать его на верную гибель, что он будет обойден и взят в плен и т. д. в этом же роде. Я был вначале озадачен, так как генерал Леонтович не находил в этой отправке ничего особенно опасного, а потом взбесился. Я наговорил ему кислых и обидных слов и тут же на вокзале отрешил его от командования. После этого решительного шага дисциплина была восстановлена, и отряд быстро сел в вагоны и отправился в путь. Однако впечатление у меня от начала наших военных операций осталось неприятное и не предвещало ничего доброго.
Я понял, что мало сформировать отряд, а нужно еще сделать из него боевую часть, что в Одессе, где половина состава жила на своих квартирах, сделать было невозможно.
Как только петлюровцы узнали, что против них двинута воинская часть, их продвижение вперед сейчас же прекратилось, и мы дней десять были совершенно спокойны, но в это время Киев попал в руки Петлюры и у них оказались свободные силы в распоряжении.
Между тем французы все не являлись, и начали ходить слухи, что они совсем не придут. Притихшие было беспокойные элементы начали поднимать голову, и в городе начались пока одиночные грабежи и беспорядки. Энно посылал ежедневные телеграммы с просьбами поторопиться с присылкой войск, но в это время у французов и англичан, кажется, действительно были колебания, и они сами не знали, ввязываться ли им в русскую авантюру или нет.
Однажды вечером ко мне приезжает внезапно Леонтович и подает следующую телеграмму: «Атакован превосходящими силами и вынужден к отступлению на станцию Раздольную (следует подпись начальника отряда)». Это был уже удар близкой грозы. Как потом оказалось, никакой атаки в действительности не было, и отряд отступил, получив известие о прибытии петлюровского поезда с гайдамаками на одну из близких к отряду станций. У страха оказались глаза велики. Когда те же сотни втянулись в гражданскую войну, они великолепно сражались с большевиками и петлюровцами, а здесь вся беда была в том, что не было ни одного решительного начальника.
Мы сейчас же с Леонтовичем поехали к Энно, чтобы обсудить положение дел. Он сейчас же пригласил генерала Бискупского,
[318] который в это время уже заменил генерала N в командовании украинскими войсками. Кроме Энно на этом совете присутствовал еще капитан французского Генерального штаба Ланжерон в качестве его военного советника и контр-адмирал N, командовавший отрядом из трех находившихся на рейде судов.
Энно поставил совету вопрос: можно ли продержаться в Одессе против петлюровцев в течение недели или двух, пока не подойдут французские войска? Я предоставил высказаться своим сухопутным коллегам. Леонтович сказал, что защищать Одессу можно, но при условии, что внутри гарнизона не будет измены, и прозрачно намекал на украинские части. Бискупский говорил о необходимости единства командования и, по-видимому, не прочь был взять все дело в свои руки, но дело было в том, что ни я, ни Леонтович и никто вообще ему не доверяли и были уверены, что он нас предаст петлюровцам. Так ничем совет и не кончился.
У меня был свой план, который я и решил осуществлять. Убедившись на деле, что мои воины плохие вояки, я решил не рисковать уличной войной, где, прежде всего, требуется ярко выраженная инициатива отдельных начальников. У меня был в распоряжении пароход добровольного флота «Саратов», на котором могло свободно разместиться более тысячи человек. Я и решился, когда петлюровцы подойдут к городу, без боя собрать всех добровольцев на «Саратов» и перейти на нем к Очакову, который изображал из себя в некотором роде маленькую крепость. Там было легко защищаться и не против такого воинства, как петлюровское. В Очакове я мог спокойно ожидать прибытия французов и далее поступать сообразно с обстоятельствами.
